— Куда мы теперь пойдем? — спросила она, оборачиваясь и глядя на него голубыми глазами в обрамлении густых темных ресниц.
Понимает ли она, что с ним происходит? Конечно, нет. Иначе она бы тут же в ужасе бросилась наутек.
— Я уже не представляю, где мы находимся.
Его слова снова прозвучали неразборчиво.
— Нет предложений? — весело спросила она. — Тогда пойдемте сюда.
Там находилась узкая лестница, скорее всего предназначенная для слуг. По мере их продвижения по особняку обстановка становилась проще. Обильная позолота, лепнина, богатая драпировка главных залов сменились солидным комфортом и элегантностью помещений хозяев и комнат для гостей. Они поднялись на следующий этаж и обнаружили длинный коридор, более узкий, чем те, по которым они шли раньше. Он был побелен и украшен скромными архитравами и плинтусами.
— На этом этаже находятся детские, — сказал Себастьян. — Здесь я останавливался, когда был моложе.
Диана осмотрела висящие вдоль стен картины — акварели в одинаковых простых золоченых рамках.
— На большинстве изображены виды поместья. Вот озеро, только деревья ниже, чем сейчас.
— Неудивительно, ведь они написаны шестьдесят лет назад. «Мария Вандерлин, 1759», — прочел Себастьян через ее плечо.
— А следующая принадлежит кисти Лавинии Вандерлин и написана в 1760 году. Уверена, что это картины дочерей хозяев. Какая прекрасная идея.
Они шли по коридору, обмениваясь впечатлениями о таланте различных дам семейства Вандерлинов.
— Вот интересная работа, — сказала Диана. — Пока я не видела на пейзажах фигур людей. А здесь художница не очень хорошо справилась с изображениями деревьев, зато костюм написан верно и подробно. Мне встречались женские портреты в похожих нарядах.
Себастьян согласился с мнением Дианы. Рисунок был холодный, и оживляла его только небольшая фигурка женщины в красном костюме и треуголке. Он пригляделся к подписи. Глупо было удивляться, но он честно говоря, такого не ожидал.
— «Коринна Вандерлин, 1785». Это не ваша мать?
— Да, это она.
— А как она выглядит? В юности, похоже, она хорошо разбиралась в моде.
Себастьян не знал этого. Он не видел мать с шести лет. И образ, воскресший сквозь годы, целиком захватил его. Он вспомнил утреннее посещение матери. Она сидит у туалетного столика с коробочками, флаконами и большой пуховкой. Источая тонкий аромат, она обнимает его. «Моя маленькая забавная обезьянка», — негромко произносит она. Мать прощает его за то, что накануне он разбил небольшую статуэтку пастушьего божка, оказавшись на время в гостиной. Она накричала на него, когда увидела осколки своего украшения, но сегодня он вновь ее любимчик. «Мама, ты пойдешь с нами в парк?» — почти без надежды спрашивает он и старается не дышать. Он уверен, что она собирается ответить «да». Но тут в комнату входит служанка с кипой вышитого шелка и газа. «Принесли от портного, миледи». И мать отвечает, что не может пойти в парк, у нее есть важные дела.
— Да, — произносит Себастьян на вопрос Дианы. — Она хорошо разбиралась в моде.
Они стояли перед маленькой картиной плечом к плечу. Диана чуть наклонила голову, чтобы видеть его лицо. Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но вдруг передумала.
— Мне бы хотелось посмотреть детскую, — неожиданно произнесла Диана. — Я люблю игрушки и уверена, что у детей в Мэндевилле их в достатке.
Без большой охоты Себастьян открыл дверь в детскую и пропустил вперед Диану.
Это была просторная светлая комната. Воздух в ней был нагрет летней жарой. Хотя нигде не было ни пылинки, как и во всех остальных помещениях дома, здесь ощущалась заброшенность. Он узнал некоторые игрушки, которые были слишком велики и не помещались в стоящих вдоль стен шкафах. Здесь были кукольный театр, макет большой башни средневекового замка, которая, как он позже выяснил, была копией сооружения замка Уорвик, большая лошадь-качалка. Качалка принадлежала Блейкни, и тот никогда не давал двоюродному брату играть с ней. Он сразу становился мрачным, когда няня пыталась уговорить его дать Себастьяну покачаться. В прежнее время он был одержим страстью к этим игрушкам и сейчас даже расстроился, когда не ощутил к ним ни малейшего интереса.
Диана провела руками по длинной гриве серой, в яблоках, лошади, стоявшей на зеленых полозьях.
— Я никогда не видела такую большую качалку, — призналась она. — Я должна попробовать обуздать ее. Конечно, в таком платье я не смогу на нее влезть — нужно женское седло.
Усевшись боком на спину деревянной, обтянутой кожей лошадки, она начала двигать бедрами, пытаясь раскачаться, но преуспела лишь в том, что привлекла внимание Себастьяна к своей груди.