— Конечно, есть. Но это ничего не меняет. Те реабилитированные, которые с оружием в руках решили мстить за свои обиды, — мерзавцы. Интересно, почему так говорите вы? Как вы можете работать здесь и в то же время защищать восставших? Не кажется ли вам, что это по меньшей мере странно?..
— Товарищ не работает здесь, — спокойно вмешался Хидвеги. — Она пришла из Союза партизан. Причем мне кажется, что ее возмущение в какой-то степени правомерно.
— Правомерно? Почему? — спросил Миркович.
— Почему? — повторил вопрос майор. — В самом деле, странно: тот, кого невинно осудили, сражается в одном ряду с теми, кто заточил его в тюрьму. Людям это не понятно. Во всяком случае они с трудом могут поверить в это… Скажите, товарищ Миркович, можно спросить вас кое о чем?
— Пожалуйста.
— Вас били?
— Случалось.
— И вы не испытываете ненависти к тому, кто бил вас, ни в чем не виновного человека?
— На это не так уже легко ответить. Было время, когда я готов был задушить его. Позже, когда я глубже обдумал все, злость прошла. С годами взгляды человека меняются, и некоторое время спустя я уже рассуждал так: если он ударил меня, чтобы доказать свою власть или причинить мне боль, страдание, — значит, он подлец. Но если он верил, что поступает справедливо, если он был убежден в своей правоте, если он действительно видел во мне классового врага, тогда я не должен злиться на него.
— А я бы не могла простить, — сказала девушка. — Бить беззащитного человека — всегда подлость.
— Это звучит очень красиво, но тогда все обстояло гораздо сложнее. Как-нибудь я объясню вам, почему сложнее.
— Вы знаете, кто вас допрашивал? — неожиданно спросил Хидвеги.
— Его имя капитан Ковальчик, — ответил Миркович. — Неглупый парень. Семь лет… сейчас я бы и не узнал его, пожалуй.
Они замолчали. Хидвеги откинулся на спинку стула. Мысли его были где-то далеко-далеко. Он теребил в руке конец галстука.
Эржи смотрела на улицу, на мерцавшие в тумане причудливые блики фонарей. Ей казалось, что Миркович говорит не искренне. Не может быть, чтобы он не питал ненависти к тому, кто его мучил. Она обернулась к нему.
— Скажите, товарищ Миркович, а если бы сейчас вы встретились с тем самым Ковальчиком, или как там еще звали этого вашего следователя, что бы вы сделали?
— Я не думал об этом, — ответил Миркович. — Не люблю загадывать наперед. Человек никогда не знает заранее, как он поступит.
— Так вот, вы уже встретились с ним, — тихо произнес Хидвеги.
— Нет, нет, что вы, не встречался, — возразил тот. — Уже семь лет, как я его не видел.
— Он сидит здесь, рядом с вами, товарищ Миркович! — настаивал майор. — Перед вами сидит человек, который тогда ударил вас.
— Вы? Но ведь вас…
— Да, уже семь лет, как меня зовут Хидвеги.
Эржи от удивления не могла вымолвить ни слова. Ей казалось, что сейчас что-то должно произойти, и весьма значительное: рукопожатие, извинения, объяснения… Но ничего не произошло.
— В таком случае, товарищ Хидвеги, мы будем теперь сражаться вместе. Не так ли? — прервал гнетущее молчание Миркович.
— Правильно, — ответил майор.
Зазвонил телефон. Эржи подняла трубку.
— Алло… кого вам нужно?.. Он спит. Очень важно? Хорошо, я разбужу его… — и она неслышными шагами приблизилась к спящим.
— Бела, — негромко сказала она и принялась тормошить молодого человека.
— Что случилось? — произнес Бела Ваш, протирая заспанные глаза.
— Тебя спрашивают с завода…
Зевая и потягиваясь, Ваш поднялся с пола и подошел к телефону.
— Алло, Бела Ваш слушает, — сонным голосом сказал он.
— Что? Не понимаю… Говори громче! Что вам делать? Если нападут — стреляйте. Да… к утру привезут оружие… Алло… Роби, смотрите внимательнее, кому выдаете оружие. Нет… Да, по-моему, достаточно будет снять рубильники… Кабели рубить не нужно. Если будут изменения, я сообщу. Держитесь там… У нас здесь все в порядке. Привет, Роби, до свидания.
— Бр-бр… холодно. Эржи, ложись теперь ты, я подежурю. — Он еще раз потер глаза.
— Бела Ваш, — отрекомендовался он Мирковичу, подавая руку.
— Миркович, — представился тот.
— Товарища майора я уже знаю, — улыбнулся Бела. — А где подполковник Комор? Мне нужно поговорить с ним об оружии. С завода сняли охрану, а у товарищей нет оружия.
— Не знаю, сможем ли мы послать, — сказал Хидвеги. — У нас у самих мало.
— Вечером я уже договорился с товарищем подполковником. Военный завод не должен попасть в руки восставших.