О заявлении премьер-министра насчет нейтралитета официальные американские и английские круги предпочитали умалчивать. Некоторые контрреволюционеры, слушая американские, английские, французские и западногерманские радиостанции, с недоумением убеждались, что своим слушателям эти радиостанции дают совершенно иную оценку событий в Венгрии, чем в передачах на венгерском языке. В своей стране они говорили, что заявление о нейтралитете — это опрометчивый шаг, и ссылались на действующие международные договоры, а венгерских слушателей подстрекали к дальнейшей борьбе в интересах защиты нейтралитета.
«Свободная Европа» без конца кричала о помощи Запада, о военной поддержке со стороны «свободного мира», и в то же время в иностранных передачах не чувствовалось, что Организация Объединенных Наций собирается что-либо предпринимать.
Словом, часть контрреволюционеров теряла веру в будущее. Беспокоило их и то, что слишком мало рабочих взялось за оружие, что основная их масса сторонится «революции». Некоторые мятежники жаловались, что часовые у ворот после комендантского часа не пускают их в дома, хотя они состоят в «национальной гвардии». Например, какие-то мятежники попытались войти в один из домов в Зугло, но часовой у ворот потребовал предъявить письменное распоряжение верховного прокурора. Такового у них не оказалось, и он не открыл ворота. Тогда они бросили в ворота ручную гранату, и кто-то из дома выстрелил по ним из дробовика, а затем швырнул ручную гранату.
Последние новости не сулили мятежникам ничего утешительного. И теперь они надеялись, что все их сомнения будут разрешены.
В зале стояла тишина. Фараго осмотрелся, обвел людей строгим взглядом.
— Друзья мои! Товарищи по борьбе! — начал он. — Десять дней мы воюем вместе. Вы знаете, я человек дела и не люблю заниматься разговорами. И если сегодня я обращаюсь к вам, то на это есть причины. Я буду говорить прямо и откровенно. Возможно, нам предстоят большие бои. Тревожные вести поступают из провинции и от наших разведчиков. Наблюдается передвижение русских войск. Большинство частей венгерской армии не признает Военного совета и отказалось подчиняться его приказам…
Готовится наступление, и мы не можем недооценивать его опасности. Над нашей революцией нависла угроза, завоеванная свобода в опасности. Мы должны приготовиться к борьбе и дать клятву, что до последней капли крови будем сражаться против коммунистических войск. Мы не одиноки. В случае наступления коммунистов Запад окажет нам вооруженную помощь.
Друзья мои! Чрезвычайная обстановка самым категорическим образом требует от всех нас проведения радикальных мероприятий. На свободе осталось еще очень много заклятых врагов революции — враждебных нам партийных секретарей, различных партийных деятелей, офицеров госбезопасности, партизан. Этих людей необходимо немедленно выловить. Им не должно быть пощады. Мы ведем борьбу не на жизнь, а на смерть. Или они — или мы. Тот, кто сопротивляется, будет уничтожен. Сейчас нет времени для колебаний. Хорват распределит группы, и каждая из них получит списки и точные адреса тех, кого следует арестовать. Твердой рукой и с революционным порывом выполняйте приказы руководителей «национальной гвардии». Вот и все, что я хотел сказать. Я буду сражаться вместе с вами до последнего вздоха. Если верховное командование перебросит меня на другой пост, то и на новом месте я всем сердцем буду с вами. Да благословит бог нашу борьбу!
Когда он кончил, раздались жидкие аплодисменты.
Фараго нетерпеливо подождал, пока уйдет последняя группа, и сразу же приступил к делу.
Запершись у себя в кабинете, он сбрил усы. Снял очки, на пробор расчесал волосы. Из зеркала на него смотрел мужчина лет на десять моложе.
Переоделся. Натянул шерстяные галифе, хромовые сапоги с мягкими голенищами, под спортивный пиджак в клетку надел толстый шерстяной пуловер. Сунул в карман документы, взятые у убитого майора Хидвеги.
Сегодня после обеда Фараго решил вместе с Борбалой уехать в Сомбатхей и там выжидать. В случае чего оттуда рукой подать до границы. Ему говорили, будто в некоторых районах советские войска осматривают машины, следующие к границе. Тогда-то и родилась у него мысль сменить фотографию в удостоверении майора госбезопасности Хидвеги. Имея привычку делать все основательно, он зашел в министерство внутренних дел и после долгих поисков нашел круглую печать. Это будет надежно, если русские станут проверять документы. Он хорошо говорил по-русски и поэтому не сомневался в успехе. Если придется показывать документы мятежникам, он покажет сопроводительное письмо командования и приказ. Закончив все приготовления, Фараго еще раз окинул взглядом больничную комнату, убедился, что ничего не забыл, и направился к выходу. «Часика два еще понежусь с Борбалой, а на рассвете в путь», — подумал он, запирая дверь.