Слушая Ласло, капитан задумался. Слова молодого человека подтверждали его опасения. «Чатаи думает, что этим людям можно сказать правду. Они сражаются как черти, но только до поры до времени, пока не откроют обмана. Что бы они сказали, если бы я объявил им: «Ребята, сегодня мы свергнем в Венгрии коммунистический режим и восстановим старые порядки»? Конечно, это ерунда, старые порядки все равно не восстановишь… Но теперь все равно, я уже избрал себе путь. И до последней возможности надо идти по нему. Если американцы развяжут войну, пусть победят». Голос Ласло вернул его к действительности:
— Ты не слушаешь, о чем я говорю.
— Нет, что ты, именно об этом я и думаю. А ты согласен с ними?
— Да, — решительно ответил Ласло. — Что будет, если мы выпустим преступников? Не для того мы рискуем жизнью, чтобы такие типы могли ловить рыбу в мутной воде. Мы хотим создать новый мир, а не условия для грабителей.
Последняя фраза вызвала у него досаду на самого себя. «Опять громкие слова», — пронеслось у него в голове.
— Ты кончил? — спросил Фараго.
— Да.
— Тогда послушай меня. Если так смотреть на вещи, может показаться, что ты прав, — сказал он. — И все-таки ты ошибаешься. Да, я отпустил этого парня и готов за это отвечать. Если бы ты и твои товарищи столько пережили, сколько Моргун, вы так же смотрели бы на вещи.
— Где он пережил? — спросил Ласло.
— В тюрьме у коммунистов. Слушай, друг, я тебе доверяю. Открою тебе один секрет.
Ласло с любопытством взглянул на Фараго.
— Вместе с этим молодым человеком я сидел в тюрьме на улице Ваци. Это что-то ужасное. Ты не бывал там, тебе не известно, что такое подземные казематы. А я знаю… За что, ты думаешь, меня осудили? Я не крал, не растрачивал казенных денег, не грабил. Меня судили за то, что я сражался за свободу венгров. Я создавал организацию. За это же пострадал и Моргун. Три года назад мне удалось бежать. Я не уехал за границу, а перешел на нелегальное положение и готовился к этому дню. Ты думаешь, двадцать третье октября сделали вы или оно пришло стихийно? Нет, друг мой. Ему предшествовала серьезная работа. Я и другие ежедневно находились на волосок от смерти. Но мы сознательно шли на это и продолжали работать. Меня неотступно преследовала мысль: один неосторожный шаг — и провалюсь или кто-нибудь выдаст. Моргун находился в таком же положении… Видишь, какие жертвы приносили мы ради этих дней. Моргун перенес на допросах столько мучений, столько ужасных пыток, никого не выдав, а теперь вы хотите выбросить его из наших рядов, как собаку, только из-за того, что он споткнулся… Кто сделал больше для дела свободы — мы или Доктор и его компания? Они, коммунисты, много лет поддерживали режим, который угнетал нас. По какому же праву они поднимают теперь голос против тех, кто прошел по пути мучений, кто уже принес огромные жертвы ради этих дней?
Фараго говорил с таким пафосом, что готов был сам поверить своим словам, а Моргуна причислить чуть ли не к национальным героям.
— Не думаете ли вы, что мы теперь уступим вам дорогу? Нет, не выйдет! Мы готовили эту революцию, мы ее герои. Доктор был коммунистом, он поддерживал режим, при котором бросали в тюрьму патриотов, боровшихся за свободу. Может быть, и он совершал серьезные беззакония. Пусть даже так. Мы прощаем тем, кто вовремя осознал свои заблуждения. Мы боремся вместе с каждым венгром, который хочет независимости, свободы. Доктор и его товарищи с нами. Мы рады этому. Но чтобы они играли первую скрипку и дальше? Нет, дружок! Бросим эти шуточки. Ты не коммунист. Ты это сам сказал, я не тянул тебя за язык. Меня не интересует, у кого какие политические убеждения, главное, чтобы этот человек был венгром. Но помни, что и тебя обидели коммунисты. А что будет, если Доктор и ему подобные снова возьмут власть? Сменятся люди, но сам режим останется! Нет, коммунистический режим нежизнеспособен. Ты много бываешь на улицах и видишь, как радуется народ… Пусть существует коммунистическая партия. Я не требую, чтобы ее не было. Пусть свободные выборы покажут, насколько популярен у нас в стране коммунизм. И нечего об этом так много говорить, ясно? Когда уйдут русские, мы сами решим судьбу своей страны. И Моргун, и я, и ты! Вот так, друг мой. Вот под каким углом зрения нужно рассматривать события.
— Я не знал этого, — сказал пораженный Ласло. — И ты тоже сидел?
— Сидел, конечно, три тяжелых года… Три таких года, о которых я не забуду. Нет, кое-кто мне еще заплатит, — угрожающе произнес Фараго. — А впрочем, ты можешь сказать Доктору и его друзьям: пусть уходят, если наше общество их не устраивает.