Пекари удивился почтительности Брукнера и невольно приосанился. «Подумать только, какой маленькой букашкой стал за два дня этот горластый коммунист. Он чуть ли не умоляет меня. Ни с того ни с сего называет «вашим превосходительством». Вот они какие, все эти великие герои! А ну-ка, интересно, о чем хочет спросить старик?» И он снисходительно сказал:
— Спрашивайте, пожалуйста, господин Брукнер.
— Насколько я знаю, ваше превосходительство, после войны вы были одним из организаторов партии мелких сельских хозяев?
— Да, верно, — улыбнулся Пекари, взгляд его устремился вдаль, и он на секунду задумался, видно, вспоминая эти давно минувшие дни. — Моими друзьями были Тильди, Ференц Надь, Шуйок. Помню, в 1946 году мне даже предложили пост министра, но я не согласился. Знаете, милейший, я уже тогда неважно себя чувствовал. К тому же я предвидел, какая судьба ждет партию мелких сельских хозяев. То время было неблагоприятным для нас…
— Но у вас есть заслуги. Вы как-то изволили рассказывать, что партия сельских хозяев не раз выдвигала вашу кандидатуру в заседатели народного суда.
— О да, но это было давно. Я выносил приговоры по делам военных преступников и предателей… Правда, не я один, но со мной считались, потому что… Кстати, вы знаете, господин Брукнер, меня как видного юриста признают даже за границей. Мое имя широко известно.
— Ваше превосходительство! Я хочу кое-что сообщить вам по секрету, — почти шепотом проговорил Брукнер и с таинственным видом наклонился к собеседнику.
Пекари заинтересовался.
— Вечером заходил мой будущий зять, — начал шептать Брукнер. — Вы его знаете, ну, военный, который часто бывал у над… Он рассказывал страшные вещи…
— Что же такое? — и Пекари прислонил ухо почти к самым губам Брукнера.
— Якобы из тюрем бежали военные преступники или их освободили, не знаю точно. Мой будущий зять рассказывал, что эти заключенные объединились в группы и всюду разыскивают теперь своих бывших судей, уводят их и расстреливают… Какой ужас, ваше превосходительство, какой ужас!..
Лицо старого господина мгновенно изменилось. Радостная улыбка исчезла, уступая место выражению страха, щупленький старикашка начал дрожать. От внимания Брукнера не ускользнули все эти метаморфозы, но он сделал вид, словно ничего не заметил, и спокойно продолжал:
— Будто бы у Западного вокзала они пришли на квартиру к одному известному адвокату. У меня даже духу не хватает сказать, что они с ним сделали… Кончилось тем, что его выбросили из окна. Представьте себе, ваше превосходительство, каково ему, бедному, было лететь с пятого этажа… Что с вами? Вы плохо себя чувствуете, ваше превосходительство?
— Нет… нет… милый… тов… господин Брукнер, — лепетал Пекари, прижав руку к груди. — Сердце… Дайте опомниться. Сейчас мне будет лучше… Не понимаю, зачем их выпустили… Ну вот, мне уже лучше… Как они очутились на свободе? Это ужасно! А охрана… ничего себе… Выпустить таких людей!..
— Это не так-то просто, ваше превосходительство. Видите ли, в требованиях есть пункт об освобождении всех заключенных! Это требование революции, — продолжал Брукнер, делая ударение на слове «революция», а про себя подумал: «Ну, приятель, куда же девался твой гонор?»
Старый Пекари — ему было почти семьдесят лет — никак не мог прийти в себя. Он судорожно хватал воздух, как вытащенная из воды рыба.
— Я бы советовал вашему превосходительству, — сказал Брукнер, — не выходить на улицу, по крайней мере до тех пор, пока не будет восстановлен законный порядок. Потому что предстать перед судом — это не то, что иметь дело с разъяренными заключенными. Если понадобится, я готов подтвердить, что вы, ваше превосходительство, были порядочным человеком.
— Но… но… почему вы думаете, господин Брукнер… что я… я… что меня могут предать суду… Это… это невозможно…
— Видите ли, ваше превосходительство, если революция победит, то суду предадут наверняка… Если, конечно, раньше не прикончат… Поэтому лучше не выходите на улицу.
— Но помилуйте… а Тильди?.. Ведь он… он же стал министром… Ведь и он… как бы сказать… и он подписал несколько приговоров.
— Тильди? — махнул рукой Брукнер. — Напрасно вы думаете, что Тильди удержится. Его еще вчера вышибли. Ну, я пойду, ваше превосходительство, у меня много работы… Проводить вас?..
— Нет, нет, спасибо, — невнятно лепетал старик.
— Видите, — старый кочегар обернулся и сделал несколько шагов, — лучше всего рабочему. Он работает, потому что работать всегда нужно, верно, ваше превосходительство? Какая бы ни была власть! Так вы скажите, если потребуется свидетель. До свидания!