— Вы первым задали нам вопрос. — Коцо посмотрел прямо в глаза Кальману. — И в доказательство привели настолько веские доводы, что я не могу на них возразить. Я не могу, например, утверждать, что Имре Надь и другие члены правительства — контрреволюционеры. Однако я тоже хотел бы задать вам несколько вопросов… Можно ли считать революцией такое движение, которое начинается с того, что сжигают символы рабочей власти — красные звезды и красные знамена? Могут ли быть революционерами те, кто выкрикивает антикоммунистические лозунги и устраивает в городе охоту на коммунистов? Революция ли это, если ее участники требуют разрыва с лагерем социализма? Я не задаю сейчас вопросов об антисоветском характере восстания и разрушении памятников советским воинам, потому что на это вы сможете возразить: мы, мол, венгры, немножко националисты и эти действия — свидетельство пробудившегося национального самосознания. Но есть обстоятельство, над которым вам, товарищ Кальман, следовало бы призадуматься. Даже сами империалисты Запада признают, что Советская Армия — носительница революционных идей. Мы согласны с этим, это правильно. А если это правильно, то точка зрения Советского Союза на характер восстания имеет определяющее значение. И вот Советская Армия не только не поддерживает восставших, но и борется против них, применяя оружие. А бороться она может только против контрреволюционеров. Поэтому, мне кажется, не следует придавать никакого значения взглядам на восстание, которые разделяют Имре Надь и его подпевалы.
— Разрешите мне ответить? — спросил Кальман.
— Пожалуйста.
— То, что вы говорили о знаменах и красных звездах, — это перегибы, неизбежные при всякой революции. Может быть, даже дело рук провокаторов…
— Скажите, товарищ Кальман, вот вы лично одернули хоть одного такого «перегибщика»? Ударили по рукам тех, кто рвал знамена? А ведь вы, кстати сказать, были вооружены. Вы сами не отрицаете, что в ваши ряды затесались провокаторы, контрреволюционеры. Допустим, я признаю, что вы революционер. Но скажите, как вы и ваши соратники боролись против контрреволюционеров?
— Пока настроение масс не позволяло делать этого…
— Вот видите! На этом вы и поскользнулись. Оказались в одной компании с врагами. Ваши благие намерения ловко использовал враг, и вы лили воду на его мельницу, потому что не заметили, как вместо вас руководить движением и влиять на настроение масс стали контрреволюционеры.
Кальман чувствовал, что Коцо во многом прав и возразить на его убедительные доводы нечем. Поэтому он промолчал, а Коцо продолжал еще напористее:
— Кстати, если вы считаете мятеж революцией, почему же вы ушли от мятежников?
— Потому что те, с кем я очутился, не были революционерами. Все они, за небольшим исключением, — отребье. Настоящие революционеры покинули эту шайку еще раньше.
— Так где же, по-вашему, революционеры теперь? Куда они делись?
— Не знаю… Где-нибудь в другом месте сражаются.
— А может быть, вот здесь они и собрались?
— Где? — не понял Доктор.
— Здесь, — показал Коцо на присутствовавших.
— То есть вы?
— Вот именно мы! Уж не думаете ли вы, что мы контрреволюционеры?
— Выходит, я контрреволюционер? — удивленно произнес Кальман.
— Вам виднее. Я лично этого не утверждаю. Мне кажется, что вас нельзя считать контрреволюционером, поскольку вы ушли от бандитов и применили против них оружие. Но, с другой стороны, вы сражались против правительства, за свержение народной власти, а это означает, что и революционером вас назвать нельзя.
— Кто же я в таком случае?
— На мой взгляд, вы заблуждающийся человек, которого помимо его воли втянули в вооруженную борьбу…
— Нет, уж это вы напрасно! Я сам взялся за оружие, чтобы бороться против ошибок и произвола.
— Я вас понимаю! — согласился парторг. — О нас вы, товарищ Кальман, наверное, думаете, что мы взялись за оружие, чтобы восстановить власть оторвавшихся от жизни политических руководителей? Нет, дружище…
— Значит, мы с вами хотим одного и того же, — подхватил молодой ученый.
— Но есть между нами и разница.
— В чем? — спросил философ.
— В том, что мы еще раньше начали борьбу против беззакония, против порочной экономической политики и всех тех ошибок, против которых теперь выступили вы. Но мы применяли другие средства и в отличие от вас не подняли оружия против своего собственного государства и народной власти…
— Разве вы не слышали последней речи Герэ?! Так поймите же, за оружие нужно было браться!