Вмешалась судьба и оттолкнула его от меня раз и навсегда.
Мы играли в бридж у Михала, который тоже отдыхал в Шклярской Порембе со своей актуальной пассией. Играли вчетвером – его пассия даже не различала карт. Моим партнером оказался Юрек, и я изо всех сил карабкалась на вершины интеллекта, чувства мои, естественно, мешали при этом неимоверно. Объявила пять бубен, которые сделали бы нам большой роббер, риск, конечно, был, но я начала розыгрыш и поняла, что выигрываю. Успех! Марек держит последний малый козырь, взятку я возьму – есть чем, остальное зависит от меня, выхожу королем пик...
В нервах и сердечных страданиях поспешила на один ход и пошла королем пик, уверенная, что последний козырь уже отобрала. Марек перебил, я просадила, а ведь игра была моя!
– Так я и знал, что она отберет эту последнюю бубну, – снисходительно бросил Марек.
Юрек держался по-джентльменски, промолчал. Михал, охая, ползал под столом. Что оставалось делать? Разреветься или захохотать; выбрала второе. Если я и могла рассчитывать на внимание Юрека, в этот момент потеряла его навсегда.
На лыжах оба ходили как боги. Марек даже лучше Юрека. Это уж так, к слову. Лыжная бесталанность, понятно, сыграла тоже свою роль в моем поражении.
В Варшаву я вернулась с ворохом впечатлений и с новыми силами. В первой части «Клина» рассказано, что я вытворяла, чтобы расшифровать фраера из телефона, в одном только соврала. Номер получила доверительно, под большим секретом и вовсе не звонила всем подряд, чтобы добраться до него. От кого получила, не скажу. Во всей этой чертовщине, по-видимому, увязла основательно, потому как именно тогда разразился кухонный катаклизм.
Скорей всего подтекало или засорилось, не помню, отчетливые воспоминания связаны лишь с водопроводчиком. Перекрыли воду в подвале, он проверил в чем дело. Авария фундаментальная – надо менять трубы; зашпунтовал отверстие от снятого крана. Мы стояли напротив раковины, у буфета, и решали, что предпринять, в этот момент кто-то открыл воду в подвале, шпунт выбило с силой оружейного снаряда, мощная струя обрушилась на водопроводчика, штукатурка со стены грохнулась в раковину, и все коммуникации предстали в полной красе.
Водопроводчик отнесся к делу философски.
– Ну, теперь легче, – утешил он меня, вытираясь тряпкой. – Все видно. Только вот ремонтик придется сделать.
Я не артачилась: в подвале ждал своего часа купленный на стройке кафель, штукатурка все равно рухнула, даже отбивать не надо, прямой смысл сразу положить кафель. Если уж класть в кухне, надо и ванную цивилизовать.
Мои недавние строительные контакты сработали, заполучила прекрасных кафельщиков, с рабочим классом всегда умела договориться. Условились насчет сроков, успеть бы до Пасхи, потому как после праздников пойдут другие заказы, начали уточнять детали.
– Цемент есть, известь есть, кирпич есть, – перечислили они. – Все, как положено, по счету. Кафель вы, пани инженерша, имеете. Остается только песок. Песок наши клиенты сами достают.
И вот я начала сама доставать песок.
Подобно Костюшко на краковской рыночной площади, с левой рукой на сердце и саблей в правой руке, клянусь, совершила все возможное и даже больше с целью легальной закупки песка для ремонта. События разворачивались как раз после зимы столетия, в Висле песок еще не копали, на некоторых стройках запас песку имелся, но не имелось самосвала, а у обладателей самосвалов не было песку. Кафельщики обитали стены в ванной. Я впала в панику и решила песок украсть.
Неподалеку от моего дома обновляли особняк Шустера. Зима задержала строителей, пирамида смерзшегося песку лежала около самого забора, даже на улицу высыпалось, к подножию большого дерева. Крала я песок с помощью мусорных ведерок, старой детской коляски и старшего сына, дерево же у особняка держала в уме в качестве камуфляжа: вовсе не краду, а проявляю заботу о природе, откапываю вот дерево, чтобы не засохло.
Первую кучу песку мы высыпали во дворе, и тотчас же ее кто-то стырил. Возможно, песок растащили дети, во всяком случае, никаких следов от него не осталось. Следующую порцию мы высыпали в подвале, спешили как на пожар – кафельщики подгоняли. Изо дня в день во второй половине суток катались мы туда-сюда, продолжалась катавасия шесть дней, первые два сошли на льготных условиях: подмораживало, и коляска довольно прилично катилась по твердому грунту, а с третьего дня ударила весна. Утопая в слякоти, волокли мы с ребенком треклятую коляску, тяжеленную как черт те что. И вдруг обнаружилось: каторжная работа имела воспитательный аспект.
– Мам, я ни за что не стану вором! – решительно отрезал мой сын, когда мы проезжали мимо семенной лавки.
– Что ты говоришь? – заинтересовалась я. – А почему же это?
– Больно уж тяжелая работа.
Когда на улице Людовой с бордюра соскользнуло одно колесо и все содержимое коляски вывалилось на Ежи, он принял очередное решение.
– И на море никогда не поеду, – мрачно сообщил он, вылезая из-под ведер и отряхиваясь от жидкой грязи.
– Что так? – пропыхтела я, втаскивая коляску на тротуар.
– Знаешь, как увижу песок, плохо становится...
В самом конце песочного мероприятия кто-то спер и коляску, оставленную под лестницей. Слава Богу, песку мы уже навозили.
Напоминаю вам, уважаемые читатели, сколько бы ни рассказывала про всякие побочные отдельные события, стремилась к одному – поведать о начале моих чувств к милиции. Ясное дело, чувства возникли не в ходе песочной эпопеи, песочные подвиги я предпочитала совершать, не встречая поблизости милиции. Сейчас приступлю к обстоятельствам воспламенения этих чувств.
Януш, само собой, не шел из головы, и я добросовестно обдумывала всякие дипломатические приемы, чтобы встретиться с ним как бы случайно. Явно встречаться не могла себе позволить: бегаю за мужиком, который чхать на меня хотел, – Господи Боже, компрометация фундаментальная, не стану хотя бы усугублять! В принципе я давно поставила на нем крест, но мне нравилось бывать в его обществе – никто не умел так красиво танцевать английский вальс, да и относился он ко мне прямо-таки трогательно, и я от души радовалась каждой встрече. В рамках такой дипломатической операции я взялась выполнять какое-то поручение в Лодзи, не помню уже какое, наверняка что-то связанное с моими паломничествами по домам культуры. В Лодзь я добиралась откуда-то, поезд приходил утром, я воспользовалась случаем, адрес знала, послала телеграмму с просьбой снять мне номер в гостинице. Ответа получить не могла – то и дело переезжала с места на место.
В Лодзь приехала ровно в полночь, обдумывая по пути создавшуюся неординарную ситуацию. Возможно, Януш заказал мне номер, но как, черт побери, об этом узнать? Адрес? Без толку – он снимает комнату у какой-то особы, фамилия которой мне неизвестна. Телефона тоже не знаю, в телеграмме не сообщила, когда приеду и на какой вокзал – сама этого не ведала. Нанести визит посреди ночи – нет уж, кое-какие остатки приличий надлежит соблюсти. А ночь темная, в городе никогда не была...
В пять минут первого я ворвалась в железнодорожное отделение милиции Лодзь-Фабричная со страстным признанием:
– Уважаемые паны, я обожаю милицию!
Присутствующие в помещении паны повскакивали с мест.
– Дорогая пани! – с энтузиазмом откликнулись уважаемые паны. – Такое мы слышим впервые в жизни! Для вас – все, что угодно!
Я объяснила: всего не потребую, но кое-что – да. Необходим номер телефона без фамилии абонента, исключительно по адресу, в коем тоже не совсем уверена – сомневалась насчет номера квартиры. Больше напутать и усложнить не могла. Через пять минут я получила телефон, Януш был дома, гостиницу заказал, и, сдается, мы вместе поужинали...