– Простите, а как выйти в город? – обратилась я к стоявшему рядом.
– Выйти вообще нельзя, пока стоит поезд.
Я забеспокоилась:
– А долго он простоит? Дождь начинается...
– Зонт есть, – заметил субъект, стукнув закрытым зонтиком по асфальту.
Только тогда я посмотрела на говорившего. Очень интересный тип, черный, красота демоническая и вместе с тем что-то мягкое в выражении лица. Из окна стоящего поезда в разговор встрял еще один тип, тоже интересный, к тому же блондин.
– Ну вот, пожалуйста, – заметил тот, рядом, – коллега мне завидует. Он уезжает, а я остаюсь.
Мелькнула мысль: хорошо бы наоборот. Блондин мне понравился. Наоборот не получилось – блондин уехал вместе с поездом, и люди двинулись к выходу с вокзала. Тип с зонтом шел рядом.
Я хотела осведомиться про дом культуры, по крайней мере о направлении, чтобы не переть в противоположную сторону и не шляться по городу. Спросила шедшего рядом субъекта. Он знал Пётрков, пожалуйста, покажет дом культуры, тем более идет в ту же сторону. До места назначения довел, по пути я узнала, что живет в Варшаве, а в Пётркове у него брат, ездит к нему на бридж, затем он решил – коли уж такой случай, осмотрит дом культуры, затеял разговор с директором, Кочиняком, двоюродным братом обоих Кочиняков-киноактеров, причем тип куда лучше меня был осведомлен о культурной жизни столицы и страны, произвел-таки на меня впечатление, тогда мне и в голову не пришло, какой это бабник и соблазнитель экстра-класса. Не Кочиняк, разумеется, а тип с зонтом.
Так я познакомилась с Дьяволом, вообще-то его звали Войтек. Пригласил выпить кофе – до обратного поезда у меня оставалось еще немного времени, – поболтали, и выяснилось, что он прокурор. Меня тут же от эмоций в жар бросило. Он вовсю охмурял меня, только какое мне до этого дело! Прокурор – вот что главное, Господи Боже, ну просто бесценный человек! Я уже начала писать, «Клин» был в печати, я и впредь собиралась писать. Детективные сюжеты один за другам искали выхода, а тут прокурор, да ведь это подарок судьбы!
Охмурял он меня столь темпераментно, что много времени не понадобилось. Правда, решилась я на него с некоторой долей осторожности: полной дурой все-таки не была, кое-что уразумела, да понадеялась на себя – справлюсь. Малость дети беспокоили, но после того как Ежи вытащил меня в другую комнату и подозрительно осведомился: «Мать, что это за тип у нас сидит?» – в детях восторжествовало чувство справедливости. У отца другая жена, почему мать не имеет права на другого мужа. Роберт вообще очень привязался к Войтеку, а с Кайтеком, его маленьким сыном, даже подружился.
Выходить замуж я не собиралась, замужество мне и так осточертело, предпочитала сожительство. Войтек поселился у меня, создали мы, так сказать, официальное семейство, и началось светопреставление.
Хоть тут тресни, а удержаться в рамках честной и добротной хронологии не могу. Главные события еще так-сяк размещу во времени, ну а отдельные эпизоды слились в памяти в одну сплошную чехарду.
Войтек представлял собой весьма неординарное сочетание достоинств и недостатков, черт неопределенных вообще не имел. Феноменально играл в бридж, прекрасно танцевал и любил танцы, меня безумно обожал целых три года, предприимчивый и оперативный, всевозможные билеты в кино и театры добывал сам, дарил цветы и вообще был неотразимо обаятелен. В целом же – клинический пример того, кто определяется именем «очаровательный прохвост».
Лгал столь же естественно, как дышал, а закадрить очередную бабу составляло смысл его существования. Характер отличался обезьяньей злобностью, от этого, правда, отучить его удалось довольно быстро. Как-то мы сидели на кухне, пододвинул ко мне на тарелочке заливную рыбку, я протянула руку, а он быстро отдернул тарелку. По второму разу проделать каверзу не успел: и рыбка и желе оказались у него в волосах и за шиворотом. Не стану уж вспоминать про Бальзака...
Впрочем, почему бы нет, можно вспомнить. Мы возвращались домой из Пётркова с бриджа у его брата. Я провела жуткий вечер – не переношу за бриджем телевизора, о чем он, естественно, прекрасно знал, но все время одним глазом пялился на экран, а другим время от времени заглядывал в карты; науськал свою маленькую племянницу, очаровательную девчушку, и она надолго примостилась у меня на коленях; жене брата потихоньку шепнул, что я обожаю какое-то свинство вроде вареной моркови, а она от полноты сердца то и дело подкладывала мне на тарелку эту мерзость; в конце концов я разозлилась. Когда вышли, попросила оставить меня в покое. Не послушал, продолжал поддразнивать, развлекался таким манером и в поезде, и рука моя сорвалась сама. Звезданула я его Бальзаком в твердом переплете, которого пыталась читать для успокоения; на следующий день вынужден был объяснять на службе (Войтек, конечно, не Бальзак): в темноте, дескать, налетел на дверь.
Такие штучки скорее веселили его – обожал скандалы, провоцировал их, а талантами в этой сфере обладал недюжинными.
Да, ничего не поделаешь, придется перескакивать с одного мелкого эпизода на другой, не учитывая, когда случились. Не помню уже по какому поводу обиделась на него страшно, а ссориться не хотелось, улеглись спать в разных углах комнаты. Не упустил-таки случая, донимал и донимал меня, пока не рассвирепела. Очень здраво решила: лучше отмочить что-нибудь сразу, иначе сорвусь на ярость – зачем портить здоровье; ни слова не говоря, схватила чашку с чаем и изо всех сил саданула о стену. Клянусь, от стены и осколков искры летели, а Войтек рассиял, как весенний денек. Настроение разрядилось, и мы помирились.
Из Египта приехала Дануся, пышная блондиночка, мы вместе работали в Энергопроекте, пришла к нам в гости. Я обрадовалась, быстренько приготовила сосиски в томатном соусе, Войтек сбегал за бутылкой, неприятие водки у меня к тому времени благополучно прошло, провели приятный вечер. Дануся рассказывала о своем экзотическом замужестве, ушла не очень поздно, мы остались одни и, конечно, тут же поссорились: Дьявол слишком утомился от тишины и спокойствия. Разозлил меня ужасно, остатками здравого смысла я удержалась от того, чтобы запустить в стену блюдом из-под сосисок, рука уже тянулась за ним; воспользовалась чем-то не столь ярким. Вслед за тем мы помирились, время позднее, убирать не хотелось, легли спать.
На следующий день – видимо, пришлось воскресенье, на работу не спешили – мы еще спали, когда примчалась моя мамуля, у которой были ключи от квартиры. Картину она застала впечатляющую: следы пиршества, пустая пол-литровая бутылка, рюмки, колористически яркие остатки томатного соуса... Сперва мамуся опешила, в следующий момент, подобно буре с громом и молниями, бросилась мыть. Войтек объявил: ни за какие сокровища не выйдет на кухню – боится, а я с удовлетворением отметила: хорошо еще, воздержалась и не грохнула блюдо о стену!
Около субъекта, который, как видите, обожал развлечения, во мне снова затеплилась надежда на веселый Новый год. Всего-то и надо было спокойно подождать, пока он что-нибудь изобретет, так нет, мой характерец выкинул очередное коленце, и я с маху приняла предложение Михала: встретить Новый год в складчину у него, всей нашей компанией за исключением Ирэны и Анджея, уехавших во Францию. Войтек охотно согласился.
Все уже закупили и приготовили, когда Михал, не иначе как в помрачении ума, сделал себе противотифозную прививку. Тридцать первого декабря валялся с температурой сорок и был едва жив. В последнюю минуту, в жуткой спешке, мероприятие перенесли к Инезе, его кузине, где, разумеется, объявилась очередная неприятность, причем не раньше и не позже, а ровно в десять вечера, когда все гости собрались и спасения искать было поздно. К довоенному Инезиному приемнику подключить проигрыватель не удалось никакими силами, а радио журчало сплошными речами. На сем и закончился вечер.
Предлагаю прямо сейчас же гуртом отделаться от всех Новых годов, дабы не впадать в дополнительные отступления и пояснения. Но честно предупреждаю – все равно каждый Новый год обрастает всякими побочными и окольными обстоятельствами, что и спровоцирует еще больший кавардак в хронологии. С другой стороны, весь этот шабаш разыгрывался на протяжении все тех же четырех лет – не такой уж большой срок, может, читателям и удастся выдержать.