Служитель, в такой же ливрейной куртке, как и на квартире Бродовича, подошел к Липочке, остановившейся робко в дверях, и спросил, что ей угодно.
— Мне надо видеть Абрама Германовича по личному делу, — сказала Липочка. — Обождать придется. Присядьте, пожалуйста. Липочка села в углу. В глазах у ней темнело, мутило от голода.
Стоявшие у окна курили сигары и говорили вполголоса.
— Об этом кричать надо, Виктор Петрович, — сказал один.
— Теперь не покричишь, — ответил другой.
— Да… Сильная власть… Глупый, но сильный человек и у него не вырвешь из рук кормило. Но, может быть, вы иносказательно напишете?
— Переносится действие в Пизу и спасен многотомный роман, — смеясь, сказал его собеседник.
Через приемную проходили люди и исчезали за тяжелыми темными дверями… У одних были листы бумаги, у других вороха газет. Два раза выходил и Абрам. Он позвал одного из говоривших, потом вышел и кинул молодому еврею:
— Написали?
Тот вскочил, собрал разбросанные листки и подобострастно сказал:
— Написал.
— Давайте.
Абрам исчез в дверях кабинета.
Было четыре, половина пятого. Липочку никто не звал.
Наконец дверь кабинета открылась. Из нее вышел Абрам с толстым портфелем под мышкой.
Служитель подбежал к нему и, показывая глазами на Липочку, начал что-то говорить.
— В типографию, — сказал важно Абрам служителю, передавая портфель, и, кивнув головой Липочке, процедил: — пожалуйте.
Липочка пошла за ним.
В просторном кабинете пахло дорогою сигарою. Сизый дым струйкой протянулся над столом и стоял, не улетая. Громадный стол был заставлен бронзою и завален бумагами. Липочке особенно запомнилась большая темной бронзы статуэтка, стоявшая на углу стола. Она изображала худую, стройную, обнаженную женщину в бесстыдной позе.
Абрам сел в глубокое кресло за стол и круглыми глазами сквозь пенсне смотрел на Липочку.
— Я — Липочка Кускова, — тихо сказала Липочка. Абрам не шевельнулся.
— Сестра Andre и Ипполита… Ваших товарищей по гимназии. Они бывали у вас… Я тоже два раза была.
— А! — промычал Абрам. — Чем могу быть полезен?
— Мой отец… профессор… умирает в больнице для умалишенных… У нас совсем нет денег… Платить нечем… Я должна была оставить место… Я ищу работу…
— М-м… — сказал Абрам и засунул руку в карман.
У Липочки темнело в глазах. Толстая золотая цепь с брелоками и печатками на большом круглом животе Абрама парализовала ее.
— Я бы могла переводить… Я знаю французский…
— Мало знать, — сонно, в нос, проговорил Абрам. — Надо быть литературным человеком, уметь литературно писать…
Он вытащил из кармана белую двадцатипятирублевую бумажку и протянул ее через стол Липочке.
— К сожалению, мест нет… У меня все полно… Но… я рад помочь вам… Я любил ваших братьев… Мне жаль, что Ипполит не послушался меня и пошел по революционной дороге… Он подавал надежды… Возьмите!.. Я вам даю…
— Простите, — чуть слышно, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам, сказала Липочка. — Я прошу труда!..
— Я вам сказал, у меня нет места. Берите!
Липочка нагнула голову и быстро пошла к дверям. Абрам кисло скривился, пожал плечами и спрятал ассигнацию в карман.
— Идиотская дворянская гордость, — пробормотал он. Липочка не помнила, как вышла из кабинета, как, сутулясь и пряча глаза с неудержимо бежавшими слезами, прошла через приемную, спустилась по лестнице и вышла на улицу.
"Мама! Что же это!?.. Мама, что же ты?" — билась тоскливая мысль.
XXIII
"Мама, что же ты?" — думала Липочка и смотрела прекрасными глазами на бледнеющее над лиловым лесом небо.
Было свежо, но пахло весною, и в говоре воды в канаве было что-то успокаивающее.
— Весна идет!.. Весна идет!.. — говорили воды, и в запахе земли, полей была сила, возбуждавшая Липочку.
За углом по просохшей каменной панели бодро постукивали каблуки. Липочка узнала шаги. Улыбка скрасила ее бледное лицо.
Лисенко в черной шинели с желтыми кантами почтового ведомства показался из-за угла.
— Здравствуйте, Венедикт Венедиктович, — сказала Липочка. — Как мило, что вы не забываете меня. — Добрый вечер, Олимпиада Михайловна… Как я могу вас забыть!.. Вы знаете… Я говорил уже вам…
— Оставьте, — перебила Липочка. — Оставьте, оставьте… Не надо этого, Венедикт Венедиктович. Не надо милостыни… Я уже сегодня и так оскорблена…
Липочка рассказала Лисенко свое утреннее приключение. Лисенко слушал внимательно, прерывая иногда ее рассказ словами: — Очаровательно!.. Грациозно!.. Вот нелепица!..