Выбрать главу

Приняв последний ответ мистрис Фарнеби за намек на то, что разговор окончен, Амелиус встал и взялся на шляпу.

– От всего сердца надеюсь и желаю, чтоб такое хорошее начало имело такой же хороший конец, – сказал он. – Если при этом я могу быть на что-нибудь полезен…

При этих словах она приблизилась к нему и ласково положила ему руку на плечо.

– Не подумайте, что я не доверяю вам, – заговорила она серьезно, – я против воли оскорбляю вас. Эта великая радость имеет также свою темную сторону. Моя несчастная замужняя жизнь бросает свою тень на все, что до меня касается. Сохраните от всех в тайне то, что я вам сказала, вы погубите меня, если скажете о том кому-нибудь хоть слово. Я не должна была бы открывать вам свою душу, но как могла я это сделать, когда счастье пришло ко мне через вас? Когда вы сегодня проститесь со мной, Амелиус, то проститесь в последний раз в этом доме. Я ухожу отсюда. Не спрашивайте меня зачем, это относится к числу тех вещей, которых я не должна сообщать вам. Вы услышите обо мне или увидите меня, я вам обещаю это. Дайте мне надежный адрес, укажите место, где бы не было любопытной женщины, которая могла бы прочесть мое письмо в ваше отсутствие.

Она подала ему свою записную книжку. Амелиус записал в ней адрес своего клуба.

– Думайте обо мне дружески, – сказала она, взяв его за руку. – И не бойтесь, что я буду опять обманута. Я уже научена, и буду настороже. Старая женщина сегодня утром всячески старалась выпытать у меня, какой именно недостаток в ноге моей дочери. Но я думала про себя: «Если б ты более заботилась о моей бедной малютке, то рано ли, поздно ли сама узнала бы о нем». Ни слова не сорвалось с уст моих. Не беспокойтесь, когда будете думать обо мне. Я так же хитра, как и они. Я дожидаюсь, пока писавший мне мужчина откроет мне, что именно он знает. Я уверена, что мне все станет ясным уже в первый раз, как я увижу его или услышу о нем. Все это должно остаться между нами, не говорите ничего. Я знаю, что могу довериться вам. Прощайте и простите мне, что я так часто становилась между вами и Региной. Вперед этого не будет. Женитесь на ней, если вы думаете, что она сделает вас счастливым. Мне нет больше никакой надобности в том, чтоб вы оставались странствующим холостяком для отыскания моей девочки. Вы знаете, что она найдена. О, как я счастлива!

Она залилась слезами и движением руки просила Амелиуса оставить ее. Он молча пожал ей руку и вышел.

Едва успела дверь затвориться за ним, как странная женщина снова изменилась. Она стала быстро ходить по комнате взад и вперед. Слезы иссякли, губы были плотно сжаты, во взоре светилась дикая решимость. Она села за конторку и выдвинула ящик. «Прочту еще раз, – сказала она про себя, – прежде чем запечатаю».

Она вынула из ящика письмо, написанное ее собственной рукой и, развернула его. Облокотившись на стол и запустив руки в волосы, она перечитала следующие строки.

«Джон Фарнеби, я всегда подозревала, что вы были виновником исчезновения моего ребенка. Теперь я наверное знаю, что вы бросили нашу дочь на произвол судьбы и обрекли вашу жену на несчастное существование.

Я имею доказательства этому. Я говорила с женщиной, которая ожидала в Рамсгэте за изгородью сада, пока вы украли ребенка и отдали его ей на руки. Она видела нас с вами на лекции и вполне уверена, что узнала вас.

Благодаря этой встрече я напала на след моей бедной утраченной дочери. Сегодня утром я слышала от женщины всю историю. Она держала у себя ребенка, ожидая, что его потребуют, держала, пока могла. Она встретила женщину, которая пожелала усыновить малютку, взяла ее и увезла в чужие края. Там и теперь живет она и будет возвращена мне на условиях, которые я узнаю через несколько дней.

Эта история может быть частью справедлива, частью ложна, немудрено, что женщина лжет из-за своих собственных интересов.

Когда вы вернетесь домой из своей конторы, вы не найдете меня больше, я покидаю вас, и покидаю навсегда. Даже мысль увидеть вас когда-нибудь приводит меня в ужас. Я имею свои средства и пойду своей дорогой. Берегитесь отыскивать меня. Торжественно объявляю вам, что прежде, чем допущу вас осквернить вашим взором мою бедную дочь, я убью вас своими собственными руками и пойду на эшафот. Коли она когда-либо спросит меня об отце, я окажу вам услугу и из уважения к человеческой природе скажу ей, что отец ее умер. Это будет не совсем ложно. Я отрекаюсь от вас и вашего имени, с этого времени вы для меня умерли.

Подписываюсь именем моего отца Эмма Рональд».

Подумав немного, она запечатала и отложила письмо. Потом отперла деревянный шкаф, в котором хранилось детское платьице и чепчик и другие воспоминания прошлого, которые она называла «утраченными утешениями». Опорожнив ящики, она написала на карточке «Отдать посланному от моего банкира», и прилепила карточку к углу жестяного ящика, который заперла на замок. Она поставила ящик на шкаф так, чтобы его всякому было видно при входе. Позаботившись, таким образом, о своих сокровищах, она взяла запечатанное письмо, спустилась по лестнице и положила его на стол в уборной своего супруга. Она поспешно вышла оттуда, точно вид этого места был ей невыносим.

Пройдя на другой конец коридора, она вошла в свою спальню и взяла плащ и шляпку. На постели лежал кожаный мешок. Она взяла его и с отвращением окинула взором большую, роскошную комнату. Что она выстрадала в этих четырех стенах, никто не знал, кроме ее самой. Она так же поспешно оставила эту комнату, как и мужнину уборную.

Регина была в гостиной. Подойдя к этой двери, она остановилась в нерешительности. Девушка была к ней добра, к тому же это была дочь ее сестры. Она так быстро отворила дверь, что Регина вздрогнула и слегка вскрикнула.

– Ах, тетя, как вы испугали меня! Вы идете на прогулку?

– Да, я ухожу, – был короткий ответ. – Подойди сюда, поцелуй меня.

Регина с удивлением взглянула на нее. Мистрис Фарнеби с нетерпением топнула ногой. Регина встала и любезно приблизилась к ней.

– Милая тетя, как это странно! – воскликнула она и поцеловала ее, с удивлением подняв кверху брови.

– Да, – отвечала мистрис Фарнеби, – это одна из моих странностей. Занимайся своей работой. Прощай.

Она оставила комнату так же быстро, как и вошла. Своим обычным твердым шагом спустилась она в сени, вышла из дверей и затворила их, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Глава XXVII

Амелиус оставил мистрис Фарнеби сильно взволнованный и расстроенный. Ее необычайная история об открытии дочери, ее решительное намерение покинуть дом, отказ объяснить причину, возложенное на него обязательство молчать, все это отрицательно подействовало на его нервы. «Я ненавижу тайны, – думал он, – а с самого приезда в Лондон, какая-то роковая судьба замешала меня в них. Неужели она на самом деле покинет мужа и племянницу? Как поступит Фарнеби? Что станет с Региной?»

Думать о Регине значило думать о новом отказе, полученном от нее. Снова обращался он к ее любви, и снова отказалась она выйти за него замуж в назначенный им срок.

Он был в особенности раздражен и рассержен, когда думал о странном, непоколебимом влиянии, какое имел на нее дядя. Все сочувствие Регины было обращено на мистера Фарнеби и его дела. Амелиус лучше понял бы ее, если б она рассказала ему о том, что произошло между ней и дядей, когда тот в сильнейшем негодовании вернулся с лекции. Испугавшись разрыва, она принуждена была сознаться, что слишком любит Амелиуса, чтоб быть в состоянии расстаться с ним. Если он еще раз выступит на кафедру проповедовать о своих социалистических принципах, то она сознавала, что его невозможно будет принимать в дом как жениха. Но она молила о прощении первой ошибки ради ее собственного спокойствия, а не ради его. Мистер Фарнеби, растроганный своими коммерческими делами, слушал снисходительнее и рассеяннее, чем обыкновенно, и согласился на ее просьбу, как человек, занятый другими мыслями. Между ними было условлено, что оскорбление, нанесенное чтением, будет оставлено без внимания. Признательность Регины за эту уступку возбудила в ней сочувствие к дяде в его растерянном состоянии. Она хотела было сообщить Амелиусу о случившемся, но врожденная сдержанность характера в соединении с женской гордостью не позволили ей сознаться в своей слабости человеку, который сам был причиной ее. «Когда он будет меньше горячиться и будет любезнее, тогда я, может быть, скажу ему это», – думала она.