Так это было… чистой случайностью?
Чистой случайностью.
Значит, со мной все легко могло кончиться совсем иначе?
Именно так.
Но это ужасно…
Что ты сказал?
Это еще ужаснее, еще невыносимее, чем я думал.
Что?
Так значит, это было чистой случайностью, чистой случайностью, просто чистой случайностью.
Если для тебя это так важно, ты можешь пойти со мной теперь. Сам ведь знаешь, это никогда не поздно.
Но это не то же самое.
Я что же — так сильно изменился?
Нет. Да и я не очень.
Так что же изменилось?
Наши отношения. Прежде нас было только двое — ты и я. Теперь я не один. Если я уйду с тобой, это отразится на других.
Только не говори мне, что ты счастлив!
Речь не об этом.
Ты полагаешь, что ты полезен, незаменим?
И не об этом тоже.
Тогда что же?
Прежде я был тобой. Так видел меня человек, стоявший позади меня в очереди за хлебом, и так видел меня старик, чьи шансы выжить сокращались с каждым часом: над ним смеялись моя молодость и стойкость. Эти люди видели во мне тебя. Теперь не так. Я стал слабее, бесконечно слабее тебя — но я больше не ты.
Ты это серьезно?
Серьезнее не бывает.
В таком случае, мне тебя жаль.
Ты знаешь это слово?
Да, я знаю это слово. Я знаю все слова! Я жалею тебя, потому что ты делаешься все слабее. Ты способен мириться лишь с тем, что тебе подходит. Знай: уйдешь ли ты со мною или нет, всегда найдутся люди, для которых ты по-прежнему будешь мной. И неважно, веришь ли ты мне теперь, главное, что я это знаю. Мне этого довольно. Коль скоро дело касается их, оно выходит за пределы случайности.
Ты не должен был меня щадить тогда… ты не должен был меня щадить.
Подойди поближе. Кого бы ты хотел увидеть?
Ты знаешь сам.
Смотри получше, ты их увидишь. Ты сможешь их узнать?
Наверное.
Видишь ты их?
Пока нет.
Подойди чуть ближе.
Теперь я их вижу.
Всех?
Нет, не всех.
Кого же не хватает?
Мальчика.
Он должен быть тут. Взгляни еще раз.
Я его не вижу.
Похоже, в этом твоя вина, а не его. Но остальные — ты их видишь?
Отчетливо. Они почти не изменились. Только кажется, будто они страдают от холода. Жмутся друг к другу, пытаясь согреться. Они дрожат.
Они боятся?
Это по ту сторону страха.
Отчего они дрожат?
Не знаю.
Спроси их?
Не смею.
Ты собираешься с ними говорить?
Я говорю с ними. Но кажется, они меня не слышат. И все же, они на меня смотрят. Они меня видят, но говорить не хотят.
И в этом тоже, как кажется, твоя вина, не их.
Наверное.
Теперь и ты дрожишь?
Я этого не заметил. Я думал, я тоже был по ту сторону страха.
Тогда, наверно, это гнев.
Надеюсь.
Постой, постой! Ты все же следи за собой! Держи себя в руках! Но прежде всего сделай мне одолжение: не трогай зеркала, оно может разбиться. А я без него не могу. Оно мне нужно, слышишь, оно мне просто необходимо!
Больше, чем я сам?
Больше, чем все вы. Для вас это всего лишь возможность помечтать, а я в нем черпаю вдохновение для действий.
Не волнуйся. Не я разобью твое зеркало. За меня это сделает мальчик. Против него ты бессилен. Глаза над ним не властны. И он не дрожит. Он мертв. Ты дал ему возможность ускользнуть от твоей хватки.
Это немыслимо: ты просто не хочешь понять. Не я его убил. Это — ты.
(1967)
Матвей Грубиян
«Годину убийств я пережил…»
Перевод с идиша Елены Аксельрод