(1958)
Леа Гольдберг
О четырех сыновьях[59]
Перевод с иврита Елены Аксельрод
1. Сын, неспособный задать вопрос
Сказал неспособный задать вопрос:
И на сей раз, отец, пощади,
Мою душу, где ад кромешный пророс,
От гнева и зла огради.
Ибо нет для ада ни слов, ни слез,
Ибо нет для смерти имен.
А я, неспособный задать вопрос,
Семикратно речи лишен.
Ибо мне суждены были петли путей,
Не отрада, не мир — только мгла.
Было велено мне видеть муки детей,
Перешагивать их тела.
Ибо всадников плети глаза мне секли
И сомкнуть не давали веки.
В мои ночи шипящие змеи вползли:
Не засни, не забудь вовеки!
Я не знал, нет ли в этом вины моей,
Грешен, нет ли — не знал ответа.
Не наивный, не умный я, не злодей —
Оттого, как спросить, не ведал.
Оттого звать расплату я не посмел
Нет ни брата, ни ангела рядом.
Оттого я один, я вернулся, я цел.
Так ответь на вопрос, что не задан.
Отец, отец, — сказал сын-злодей, —
Утешенья тебе я не дам.
Ибо сердце мое стало тверже камней,
Видя, что учинили вам.
Видя дочку твою в кровавой пыли —
Сжатые кулачки —
Ресницы присыпаны прахом земли,
К смерти взывают зрачки;
Видя, как пятилетний голодный малыш
Затравлен сворой собак.
Как люди бегут из-под рухнувших крыш
В могилу, в огонь, во мрак.
И я дал обет: буду глух и жесток,
От бед отверну я взор.
Но по душу мою пришли — и зарок
Обратился в мой приговор.
Ни в душе, ни на теле частицы живой.
Эту месть мне назначил Творец.
И пришел я к тебе, одинокий, чужой.
Притупи же мне зубы, отец.
Ведь всегда[60] зажигаются звезды на небе ночном,
И роса, как слеза на ресницах, висит на ветвях.
Ведь всегда зажигаются звезды на небе ночном,
Зажигает фонарщик огни на столбах.
И глядится в глаза твои благословенный покой,
Видишь, как улыбаются дети в предчувствии сна.
Ведь всегда по ночам ожиданий трепещущий рой,
Этой ночью лишь мука одна.
Ведь обычно в ночи мимо темных небесных зияний,
Мимо бреда луны, млечный путь голубой заслоня,
Мимо спящих садов, меж кошмаров и благоуханий
Мрачной тенью бредут привиденья минувшего дня.
Ведь обычно в ночи кто-то гонит злодейской рукою
Изумленный мой дух в тот обман, где мерцают огни.
Ведь обычно в ночи пятна туч, ожиданье покоя.
Этой ночью лишь звезды одни.
А отец запер в доме все двери подряд
И засова не снял ни с единой —
И склонился всмотреться в незрячий взгляд,
Взгляд последний умного сына.
(1954)
Нелли Закс
Хор спасенных
Перевод с немецкого Андрея Графова
Мы, спасенные,
из чьих костей делала себе флейты смерть,
чьих сухожилий касалась своим смычком смерть, —
наши тела до сих пор полны
ее отвратительной музыкой.
Мы, спасенные, —
еще висят петли для наших шей,
покачиваясь в голубизне,
еще капает наша кровь в страшных часах,
еще мучит нас червь страха,
и повержены в прах наши звезды.
Мы, спасенные,
просим вас:
постепенно приучайте нас к вашему солнцу,
медленно водите нас от звезды к звезде,
чтобы мы заучивали эту жизнь не торопясь.
Ведь любая птичья песня
или глоток колодезной воды
может сорвать печати с нашей боли,
и та унесет нас прочь.
Мы просим вас:
не показывайте нам рычащего пса,
а не то мы распадемся в пыль.
Что, что связывает нас с этой вселенной?
Мы, разучившиеся дышать, —
наши души вознеслись к Нему из темной ночи,
и лишь потом пришло спасение тел.
Теперь мы пожимаем руки,
встречаем взоры,
но только смерть и тлен
связывают нас с вашим миром.
вернуться
Пасхальная Агада — древний еврейский канонический текст, сопровождающий ритуал праздника Песах в семье и, в частности, повествующий об Исходе евреев из Египта, называет четыре типа «сыновей»: умный, злодей, наивный и не умеющий задавать вопросы. Соответственно, и рассказ об Исходе «отцу» предписывается вести по-разному (Агада объясняет, как именно). По образцу этого канона, цитируя и перефразируя слова Агады, Л. Гольдберг создала свой цикл на тему пережитого евреями в годы Катастрофы.
вернуться
Структура этого стихотворения вторит структуре другого фрагмента Пасхальной Агады, где ребенок задает взрослым вопрос: Чем эта ночь отличается от всех остальных ночей? — и получает на него четыре подобным образом сформулированных ответа: Ибо во все ночи… — в эту ночь…