…Ну да, по правде говоря, вначале Мумик думал, что Белла действительно имеет в виду какое-то сказочное чудовище или огромного динозавра, который раньше жил на свете и все его боялись. Но он не очень-то приставал с вопросами. И вот, когда прибыл новый дедушка, и родители Мумика стали еще несчастнее и мучились, и кричали по ночам, и уже нельзя было все это вынести, Мумик решил снова порасспросить Беллу, и Белла хмуро ответила, что о некоторых вещах, слава Богу, он в свои девять лет знать не должен, и беспокойными пальцами расстегнула ему верхнюю пуговицу на рубахе, и сказала, что на него даже глядеть душно, но Мумик решил заупрямиться и внятно спросил ее, что это в точности за зверь такой — нацистская зверюга (ведь он прекрасно знал, что на свете больше не осталось сказочных зверей и, конечно же, не осталось динозавров), и Белла выпустила длинный дым из сигареты, и потом с силой раздавила ее в пепельнице, и издала крехц, и посмотрела на него, и потом скривила губы, и не хотела отвечать, и все же у нее это вырвалось, и она сказала, что нацистскую зверюгу можно вырастить из любого зверя, если только он получит нужный уход и нужное питание, и тогда она сразу же закурила другую сигарету, а пальцы у нее немного дрожали, и Мумик понял, что больше он ничего из нее не выжмет, и вышел на улицу задумавшись, и волок свой ранец по мокрому тротуару, и застегнулся, не почувствовав верхней пуговицы, и тогда остановился, и посмотрел на дедушку Аншеля, который как всегда сидел на зеленой скамейке по другую сторону узкого шоссе и был занят собой, и спорил руками с тем, кого вообще нельзя увидеть и кто не давал ему ни минуты покоя, но самое интересное, что на скамейке дедушка уже сидел не один.
Вышло так, что в последние дни, хотя сам-то дедушка вообще этого не заметил, он начал притягивать к себе всяких и разных людей. Причем таких стариков, что до сих пор их почти не замечали на перекрестке, а если замечали, старались не разговаривать с ними, Гинзбурга и Зайдмана, например, которые приходили к нему и смотрели на него вблизи, и Зайдман сразу же начинал делать такие же движения, как дедушка, потому что он всегда делает так, как те люди, которых он видит, и пришел еще Едидия Мунин, который живет и спит по ночам в пустой синагоге вместе со всеми святыми мучениками. Этот Едидия Мунин ходит, раскорячась из-за грыжи, и носит две пары очков, одну поверх другой, одна пара — солнечных, а другая нет, и детям строго запрещается приближаться к нему, потому что он извращенец, но Мумик знал, что Мунин, в общем, хороший дядька, что все, чего он хочет, это полюбить какую-нибудь из воспитанной и знаменитой семьи и сделать ей детей по своему собственному способу, и для этого Мумик тайно вырезает для него каждую пятницу из Беллиной газеты брачные объявления известной и модерной свахи госпожи Эстер Левин, лучшей в Израиле специалистки по связям с заграничными туристами, но не дай Бог, чтоб про это кто узнал. Ладно, а потом на перекресток вышел еще господин Аарон Маркус, отец Беллиного Хезкеля, которого уже десять лет не видали и все у нас уже отчитали по нему кадиш, а вот он живой, и одет красиво и элегантно (ну уж Белла-то не даст ему выйти на улицу в тряпье, ясное дело), и только лицо у него такое, что лучше б не глядеть, все время дергается и кривится и морщится в тысяча и одной странной гримасе, так что и глядеть-то отвратно. И пришла госпожа Ханна Цитрин, муж которой, портной, бросил ее и убежал, да сотрется имя его, и оставил ее заживо вдовой, так она всегда голосила на все лады, и счастье еще, что пришли лепарации, потому что иначе она б померла здесь с голоду, Господи помилуй, потому что портной, пся крев, собачья кровь, значит, не оставил ей ни шиша, все взял с собою, чтоб его холера взяла, а госпожа Цитрин и вправду хорошая женщина, но она еще и прости господи, и валяется с черными, а шварц яар ойф ир, чтоб у нее год был черным, как мама всегда говорит, когда она проходит, и госпожа Цитрин в точности делает это самое слово с Сасоном Сасоном, защитником в иерусалимском «А-поэле», и с Виктором Аруси, таксистом, и еще с Азурой, у которого мясная в торговом центре, а волосы у него всегда полны перьев, и он как раз человек, видать, хороший и не трахается, только все знают, что таки-да. Вначале Мумик ненавидел Ханну лютой ненавистью и поклялся, что женится только на девушке из деликатной и знаменитой семьи, как на объявлениях свахи Эстер Левин, на такой, которая будет его любить за его красоту и ум и застенчивость, и ни в коем случае не будет трахаться, но когда он однажды что-то сказал о Ханне Цитрин Белле, Белла рассердилась, и говорила о том, какая Ханна несчастная женщина, и что нужно жалеть ее, как нужно жалеть всех на свете, и Мумик не знает всего, что с Ханной случилось Там, и появившись на свет, она уж, конечно, не мечтала о такой жизни, ведь вначале все надеются и мечтают, сказала Белла, ну и тогда Мумик уже начал смотреть на Ханну малость по-другому, и увидел, что она, в общем, довольно прекрасная женщина, у нее большой блондинный парик, похожий на волосы Мерилин Монро, и большое красное лицо с приятными усиками, а ноги у нее распухли и обмотаны кучей бинтов, и в общем она что надо, и только ненавидит свое тело, и всегда царапает его ногтями и называет его печь моя, несчастье мое, и Мунин объяснил Мумику, что она так кричит оттого, что должна постоянно трахаться, а иначе убежит куда-нибудь, и потому портной удрал от нее, он же не из железа сделан, и еще была у него какая-то незадача с рогами, и об этом тоже стоит расспросить Беллу, и все эти истории чуток беспокоили Мумика, ведь что ж может случиться — вдруг ее хахали случайно не придут, и она по ошибке увидит Мумика на улице? Но слава Богу, этого не случилось, и нужно еще рассказать, что кроме своего тела госпожа Цитрин злится еще на Бога, и она махает на Него руками, и показывает Ему совсем не самые красивые жесты, и кричит, и обзывает Его по-польски, и это еще ничего, а то ведь и на идише тоже, который Он, конечно, понимает. И все время чего она хочет это чтобы Он решился разок прийти и встать напротив простой женщины из Динова, и как бы то ни было, Он покуда так и не решился на это, но всякий раз, когда она начинает вопить и бегать у перекрестка, Мумик тут же бежит к окну, чтоб поглядеть, чтоб не прозевать встречи, ведь неужто Бог так и будет сносить все эти поношения, да еще при всех. Он что, из железа сделан? И вот эта госпожа Цитрин в последние дни стала приходить к скамейке и сидеть возле дедушки, но деликатно, как бубале[85], и продолжала себе расчесывать все тело, но тихо, не кричала и не ссорилась ни с кем, потому что даже она сразу почувствовала, что дедушка внутри себя человек очень деликатный.