Это поразило меня. Ведь за свою добродетельную жизнь священник должен был накопить огромное количество дней блаженства, и вот все равно он заболел, как обыкновенный человек.
Приход принял новый священник, старый, лысый, с худющим, каким-то пергаментным лицом. На сутане он носил фиолетовую повязку. Увидев меня в церкви, он подозвал меня и спросил, откуда я взялся здесь, такой чернявый. Органист, заметив нас вместе, быстро шепнул несколько слов священнику. Тот благословил меня и удалился.
Потом органист сказал мне, что новый настоятель не хочет, чтобы я так открыто приходил в церковь. Здесь бывают разные люди, и хотя настоятель верит, что я не еврей и не цыган, подозрительные немцы могут подумать иначе, и тогда его приход будет жестоко наказан.
Я быстро побежал к алтарю и начал молиться, читая прежде всего те молитвы, за которые полагалось побольше дней блаженства. Времени у меня оставалось совсем немного. Как знать, может быть молитвы, прочитанные у алтаря, под печальными глазами Сына Божьего и материнским взором Девы Марии, ценятся больше, чем прочитанные в другом месте? Отсюда их путь на небеса должен быть короче. Или, может быть, туда их доставит особый посланец на специальном скоростном транспорте, вроде поезда на железной дороге? Органист увидел, что я еще не ушел, и снова напомнил мне о словах нового священника. С грустью попрощался я с алтарем и всеми знакомыми мне предметами.
Дома меня поджидал Гарбуз. Едва я вошел, он потащил меня в угловую комнату. Там, на потолке, в метре друг от друга, были закреплены два больших крюка. С каждого свисало по ременной петле. Гарбуз встал на табурет и, высоко подняв меня, велел ухватиться за петли руками. Потом он оставил меня висеть, а сам привел в комнату Иуду. Наконец, он вышел и запер за собой дверь.
Увидев меня висящим под потолком, пес сразу же кинулся на мои ноги. Я поджал их, и он промахнулся, пролетев в нескольких сантиметрах от моих пяток. Он снова прыгнул — и снова мимо. Подпрыгнув еще несколько раз, пес улегся и стал ждать.
Мне нужно было следить за ним. Если опустить ноги — до пола было не больше двух метров, — Иуда легко мог цапнуть меня за пятки. Я не знал, как долго мне предстояло здесь висеть. Я понял: Гарбуз рассчитывает, что я свалюсь Иуде прямо в пасть. Это перечеркнуло бы все мои усилия последних месяцев и свело бы на нет то, что я пересчитал его зубы. Когда, напившись водки, Гарбуз храпел, разинув рот, я много раз пересчитывал его отвратительные зубы — все до одного, даже желтые, наполовину заросшие деснами, те, что глубоко во рту. Когда он бил меня особенно долго, я напоминал ему, сколько у него зубов. Если он не верил мне, то мог бы пересчитать их сам. От моих глаз не укрылись ни гнилые, ни вросшие в десны, ни расшатанные. Поэтому недолго бы ему пришлось пожить, если бы он убил меня. Однако, если б меня растерзал Иуда, совесть у Гарбуза осталась чиста. Тогда бы он не боялся возмездия, и его покровитель Святой Антоний не взыскивал бы с него за мою нечаянную гибель.
У меня затекли и начали отниматься плечи. Разжимая и сжимая руки и медленно опуская ноги к полу, я перемещал центр тяжести и давал отдохнуть разным мышцам. Иуда лежал в углу и притворялся спящим. Но я знал, его хитрости, так же как, впрочем, и он мои. Он знал, что у меня еще хватит сил, чтобы поджать ноги быстрее, чем он в них вцепится. Поэтому он дожидался, когда меня одолеет усталость.
Боль в теле металась в двух направлениях — от рук к плечам и шее и от ног к животу и спине. Эти разные боли пробирались к середине моего тела, как два крота, роющие ход навстречу друг другу. Боль в руках переносить было легче. Я по очереди давал им отдохнуть, перенося вес с одной руки на другую, расслаблял мышцы, потом снова их нагружал, повисал на одной руке, пока в другой восстанавливалось кровообращение. Боль в ногах и животе была назойливее и, однажды начавшись, не думала затихать. Она походила на личинку жука-древоточца, которая нашла уютное местечко под сучком и осталась там навсегда.
Такую всепроникающую тупую боль я ощущал впервые. Наверное, так больно было человеку, расправой над которым стращал меня Гарбуз. Тот человек вероломно убил сына одного зажиточного крестьянина, и отец решил отомстить ему так, как это делали в старину. Вместе с двумя братьями он завел убийцу в лес. Там уже было приготовлено трехметровое бревно, заостренное с одной стороны, как гигантский карандаш. Они положили бревно на землю и уперли тупым концом в дерево. Потом жертву привязали за ноги к сильным коням и нацелили острие столба ему между ног. Легонько понукаемые кони насадили человека на заостренный столб, который постепенно погружался в тугое тело. Когда острие достаточно глубоко проникло вовнутрь жертвы, мужчины подняли столб, установили его в заранее вырытую яму и ушли, оставив убийцу умирать.