— Stehen bleiben! — раздалось за спиной идущего. Он замер. Услышал, как остановились эсэсовцы.
— Который час? — крикнул эсэсовец. Человек молчал.
— Тебя спрашивают! Который час?
— Половина восьмого.
— Что же ты до сих пор шляешься по улицам?
Человек хотел повернуться, но эсэсовец крикнул:
— Стой! Куда идешь?
— Домой.
— Комендантский час! Где твой дом?
— Там.
— Иди!
Человек дернул дышло и повернул к дому. Когда он остановился у ворот, эсэсовец прицелился и выстрелил. Человек качнулся и медленно стал оседать, тело его повисло на перекинутой через грудь лямке, затем распростерлось на булыжнике. Тележка тихо покатилась вперед.
— Что же это? — прошептал человек, лежа на мостовой и озираясь вокруг. — Что же это? — повторил он. Он лежал на камнях, и крутая плоскость мостовой придвинулась вплотную к его испуганным глазам. — За что?
Скрипнули ворота, раздвинулись немного, потом приоткрылись шире. Какая-то женщина вышла из темноты. Увидев раненого, она наклонилась над ним и спросила:
— Это ты?
Человек, лежавший на мостовой, повернул к ней лицо.
— Мама, — прошептал он, — за что?
Она подняла голову, повернула неподвижное лицо к темным фигурам, стоявшим неподалеку.
— Вези его в больницу! — приказал эсэсовец.
— Кто это сделал? — спросила женщина.
— Уже комендантский час, — ответил эсэсовец.
— Кто это сделал? — повторила женщина.
— Ты что, не понимаешь, что тебе говорят?! — заорал немец. — Тащи его в больницу!
— Зачем?
— Старая кляча! Чтобы его перевязали!
Женщина обняла раненого и попыталась поднять. Сын взглянул на нее:
— Подожди, — шепнул он. — Я сам. — Он попробовал встать, но бессильно выдохнул: Не могу…
Мать наклонила тележку, придержала опущенное дышло, и он вскарабкался на платформу. Тележка была небольшая, и ноги его повисли в воздухе. Женщина схватила лямку, надела ее на себя и повернулась вместе с тележкой к склону. Только теперь она заметила на мостовой большое темное пятно.
— В больницу! — приказал эсэсовец.
Улица сбегала вниз. Женщина смерила взглядом крутизну и стала спускаться. Сзади напирала тележка, на которой лежало тяжелое тело сына. Женщина оглянулась, ноги раненого бессильно болтались, по камням волочились лямки упряжи, и все, что происходило потом, было необыкновенно странным. Тысячи раз виденная улица казалась неведомой страной, по которой катилась тележка с ее сыном. «Я не удержу тележку, — подумала она. — Скажу ему, чтобы встал».
— Какой ты тяжелый, — сказала она, не поворачивая головы. Не услышав ответа, она остановилась и, не выпуская дышла из рук, чтобы не потерять равновесия, оглянулась. Лицо раненого посерело.
— Подожди, я встану. — Он попытался приподняться на локте, но тут же, обессиленный, упал на доски. — Нет, не могу, мама. Не могу…
Эсэсовцы, шедшие сзади, нетерпеливо подгоняли ее криками.
— Нет, ты совсем не тяжелый, — сказала она и двинулась вперед.
— Ты хотела сказать мне что-то другое, — ответил тихо сын.
— Нет, ничего.
— Ты хотела сказать другое, но ты такая добрая…
— Нет, сынок, я ничего не хотела сказать. — И, помолчав немного, спросила, перебивая грохот колес: Очень больно?
— Нет, совсем не больно.
Измученная, она хотела остановиться, она уже не могла сдержать напор тяжелой тележки. Она чувствовала, что ей обязательно надо остановиться хоть на минуту, чтобы передохнуть, но уклон заставлял ее бежать. Только у подножья холма тележка остановилась.
— Уже близко, — сказала она.
— Да, мама.
— Тебе не больно, сынок?
— Нет.
Она молча тащила тележку по темным улицам. Эсэсовцы шли сзади и, встречая патруль, всякий раз со смехом что-то объясняли солдатам.
— А вы-то зачем их провожаете? — спросил какой-то солдат.
— Зачем! Да чтобы никто не задержал их! — ответил эсэсовец и крикнул женщине:
— Далеко еще до больницы?
— Нет, близко.
Она тяжело шагала, наклонившись вперед. Натянутая лямка, охватывавшая худые старческие плечи, иногда вдруг опадала, становилась снова гибкой, и тело матери на мгновение переставало чувствовать тяжесть. Но в ту же секунду до ее сознания доходило, что тележка останавливается, и тогда, охваченная безумным порывом, полная самозабвения, она бросалась вперед, чтобы снова почувствовать тяжесть, отдать до конца свои гаснущие силы. «Уже недалеко, уже близко», — твердила она и, подняв голову, мерила взглядом расстояние.
— Как темно, — сказала она сыну, не поворачивая головы.