— Ты можешь прочесть, Кнопфельмахер?
Фордеггер остановился и показал на надпись с правой и левой стороны распятия; он знает только немецкий перевод: «Свят, Свят, Свят Господь, предводитель воинств» — это ему сказал Тауссиг; пятый выступ — далеко не все, что он усвоил из этой специальной области, он не такой болван, как этот Кнопфельмахер, который стоит с опущенной головой и даже не пытается прочесть высеченную в металле надпись.
— Кодойш, кодойш, кодойш, Адонай цвоойс, — говорит Кнопфельмахер, не поднимая головы. Школьный древнееврейский с трудом сходит с губ, он никогда не произносил так много слов без остановки и никогда не говорил так громко и четко.
— Вот это да… Я удивлен. — Фордеггер смотрит на него, недоверчиво прищурив глаза. — Ну прямо настоящий ученый!
Теперь Кнопфельмахер должен бы поднять глаза и кивнуть, а он все еще стоит неподвижно. Нет, все-таки переменил позу. Тыльной стороной правой руки он проводит по лбу. Медленно и неловко, слева направо, может быть, хочет отереть вдруг выступивший пот, может быть, смахнуть дурной сон, в темноте нельзя сказать с точностью. Лишь теперь он поднимает голову и ухмыляется. И это другая ухмылка, не та, что обычно, это почти улыбка, она осветила его тупое плоское лицо, которое он на секунду обратил вверх, к звездному небу и луне, словно действительно оттуда послано ему было вдохновение и пришел тот ответ, что наполняет его такой гордостью, — вдохновение, отрада и изнеможение.
Фордеггер ничего не заметил.
— Пошли, — сказал он не очень уверенно. — Поздно. Я хочу домой. Ты знаешь, где я живу?
Кнопфельмахер кивает и идет вперед. Он не знает, где живет Фордеггер, он не знает даже, что существует отель «Амбассадор». Для него Фордеггер живет в помещении Исторического отдела, в еврейской ратуше, а она совсем недалеко, и туда он направляет шаги. Фордеггер следует за ним, хотя и не может отделаться от чувства, что с направлением не все в порядке, но чувство это смутное, неуверенное — как все сейчас: его голос, шаги и темные силуэты домов — все неопределенно, зыбко. Только шаги Кнопфельмахера уверенные. В конце концов, можно дойти до отеля «Амбассадор» и через Еврейский город, почему нет… Я не спешу, нечего ему так бежать.
— Не беги так, Кнопфельмахер! Слышишь?
Нет, Кнопфельмахер не слышит, он шагает себе вперед, даже спотыкается, но это, наверно, из-за неуклюжей походки или, может быть, из-за бледного дрожащего света луны, который так странно искажает все движения и очертания; вот он, спотыкаясь, завернул за угол, и потому мне надо поскорее… Глупо. Наперерез мне кто-то идет, я в него чуть не врезался. А ведь идет совсем медленно, да еще в пальто… странно, пальто истрепанное, болтается на нем, и воротник поднят, когда летняя ночь такая теплая… но я ведь его знаю! Тауссиг! Боже мой, Тауссиг! Вы-то как сюда попали? Я думал, что вы…
— Вам угодно?.. — Из высоко поднятого воротника к нему в лунном свете повернулось чужое лицо. Он спросил по-чешски, этот худой человек, а по-чешски это звучит немножко смешно, так что можно, по крайней мере, рассмеяться. «Рачте». «Рачте, рачте, — повторяет Фордеггер, отталкивая худого в сторону. — Нет, нет, ничего…» — и пускается в погоню за Кнопфельмахером, дистанция между ними увеличилась, теперь не так-то легко его догнать.
— Остановись, Кнопфельмахер! Я не успеваю за тобой!
На этот раз Кнопфельмахер услышал и замедлил шаги. Но не остановился. Однако Фордеггер и так его догнал.
— С чего ты вдруг так заспешил? А?
Кнопфельмахер улыбается. Фордеггер все еще не замечает, что это та же улыбка, возникшая тогда на мосту, — ясная, просветленная улыбка, а если б и заметил, то не сумел бы ее объяснить. Может быть, до Кнопфельмахера дошло, что не всегда надо выполнять приказы, или не сразу, или не точно — как бы то ни было, он доволен, а теперь даже остановился, и Фордеггер нисколько на него не сердится.
— Пойди сюда! И чтобы больше не удирал! Если уж меня провожает еврей, то я хочу, чтобы он шел рядом. Этой сволочи Качорскому мы не доставим такого удовольствия, мы друг друга не потеряем, чтоб ты знал.
Кнопфельмахер мотает головой и пускается в путь. Вскоре он опять немного обгоняет Фордеггера, и на этот раз тот должен приложить немало сил, чтобы его догнать. Он решил не звать его и продолжает говорить, будто ничего не случилось:
— Такого удовольствия мы ему не доставим… не откажемся прогуляться по Еврейскому кладбищу, нет уж, извините! Мы таки туда пойдем!
Кнопфельмахер трясет головой. Это замечательная игра.
— Так что же? Ты доволен?
Кнопфельмахер кивает.