— Не знаю, — сказала она.
— Когда родишь ребенка, им придется отпускать тебя днем, — сказал он. — Старики твои… Нечего им будет сказать. Ты будешь взрослая и сможешь делать что хочешь.
— Мне надо идти, — сказала она.
— Да, — сказал он. — Я тебя провожу.
Он едва дождался следующего дня; извелся от нетерпения, злился, но приятель все не приходил. Опять наступил вечер, было темно, они сидели с Эвой на куче опилок, опилки были теплые, согретые теплом их тел, и тогда мальчик услышал свист. Он встал и вышел во двор.
— Почему так поздно? — спросил мальчик.
— Не мог раньше, — ответил тот. — Отец наклюкался и бузил. Только-только заснул. Ну, где твои клетки?
— Идем, — сказал мальчик. Они вошли в сарай.
— Это брат Надеры, — сказал мальчик Эве. — Того самого, которого отец сажает на цепь. За клетками пришел.
— Мне уже надо идти, — сказала девочка.
— Не хочешь подождать? — Она покачала головой.
— Извини, — сказал мальчик младшему Надере. — У нас секрет. Подожди минутку.
— Посмотрю пока твои клетки, — сказал младший Надера.
— Хорошо.
Мальчик с девочкой отошли в угол.
— Почему ты не хочешь подождать? — спросил мальчик. — Он ведь для того и пришел, чтобы нам рассказать.
— Если я сейчас не вернусь, завтра меня вообще не отпустят, — прошептала девочка. — Ты не знаешь моего отца.
Мальчик сжал ее руку.
— Ладно, — сказал он. — Иди. Я пока тут все приготовлю. Но завтра приходи пораньше.
— А на это много времени надо? — спросила она.
— Не знаю, — сказал он. — Я еще никогда этого не делал. Но ребенок есть ребенок. Тут нельзя тяп-ляп.
Девочка ушла. Младший Надера смотрел ей вслед, пока она не вошла в дом и не закрыла за собой дверь.
— Что за бабеха? — спросил он.
— Так, одна, — сказал мальчик.
— Из Варшавы?
— Да.
— Чернявая, — задумчиво проговорил гость. — И волосы черные, и глаза.
Мальчик выставил вперед левую ногу, подбородок прижал к груди.
— Тебе не нравится? — спросил он. — Скажи, что она тебе не нравится.
Вместо ответа тот ударил его головой в живот, но мальчик знал своего приятеля и был к этому готов. Отец немного учил его драться, и теперь он подскочил к Надере, ударил сильно два раза и снова отскочил назад, все время помня, что ноги должны работать вместе с руками.
— Я брату скажу, — разревелся тот.
— Не боюсь я твоего брата, — крикнул мальчик; сейчас он верил в то, что говорил; уцепившись за пиджак, он тряс противника. — Я никого не боюсь, никого. — Потом отпихнул Надеру, и тот побежал через двор.
Мальчик вошел в дом, разглядывая на свету окровавленные руки.
— Упал? — спросил отец.
— Нет, — сказал мальчик. — Подрался с братом Надеры.
— Из-за чего?
— Как из-за чего?
— Ты отлично меня понял. Я спрашиваю: из-за чего была драка?
— Не могу тебе сказать, — тихо ответил мальчик.
— Мне не можешь сказать?
Мальчик с умоляющим видом показал на мать:
— Не могу.
— Это другое дело, — сказал отец. — Ложись спать.
А потом, когда мальчик уже лежал, отец присел на кровать и наклонился над ним.
— Ты ему сказал, где живет Эва? — спросил он.
— Он знает, — сказал мальчик.
— А ты знаешь?
— Что, папа?
— Ты знаешь, кто Эва?
— Эва, — повторил мальчик. — Что ты хочешь сказать, папа?
— Ничего, — сказал отец. — Все в порядке. Но Надера этот… Кажется, он работает на немцев. Во всяком случае, люди так говорят. — Внезапно он встал, подошел к шкафу; вытащил оттуда рюкзак, полушубок и лыжную шапку. — Вам ничего не сделают, — сказал он. — А мне лучше на пару деньков исчезнуть. — И повернулся к матери: — Сходи к ним, скажи, что неплохо было б на несколько дней отсюда убраться. Боюсь я этих Надер. Может, я и не прав, но лучше переждать.
Мать ушла.
— Знаешь, папа, — сказал мальчик, засыпая, — Надеру этого отец, когда уходит, сажает на цепь. А раз даже запер в погребе, и Надера просидел там целых три дня.
Потом он про Надеру забыл; подумал только с сожалением, что не узнал того, о чем хотел узнать, и что Эве придется еще некоторое время подождать и выходить из дома только в сумерках. Он уже не слышал, когда вернулась мать.
— Ну что? — спросил отец.
— Не хотят уходить, — сказала мать. — Некуда, говорят, им идти. И все равно рано или поздно это должно случиться. — Она смотрела на толстые темные пальцы отца, затягивавшие шнуровку рюкзака. — Ты все-таки хочешь уйти?