В классе было еще шесть мальчиков. Занимались они в подвале того дома, где жил рабби Соломон. Разговаривали шепотом. Кругом лежали вынесенные из синагоги свитки Торы, множество книг, менора[44]…
Мальчики учили древние еврейские молитвы, изречения мудрецов и готовились к бар-мицве[45]. Старик ходил между ними, слушал, как они молятся, одного гладил по голове, другого дергал за ухо, чтоб не отставал. Хоть и старенький, а не проведешь — словно у него сзади тоже есть глаза и уши.
Стефан попросился выйти из класса, поднялся с места и… замер! Они стояли в дверях, три нациста в черной форме — впереди майор Зигхольд Штутце, за ним — двое остальных.
— Рабби! — закричал Стефан.
Дети похолодели от ужаса.
— Так-так! — Зигхольд Штутце, прихрамывая, вошел в комнату. — Что это мы тут делаем?
Дети, дрожа от страха, спрятались за спину рабби.
Одного стошнило. Только Стефан стоял впереди старика. Глаза его горели, и он был очень похож в этот момент на своего дядю Андрея.
Штутце отшвырнул Стефана, пытавшегося защитить рабби, схватил старика за бороду и повалил на пол. Снял с пояса нож и, усевшись на лежащего раввина, отрезал ему пейсы.
Другие двое нацистов хохотали: они обошли помещение, пошвыряли на пол книги, опрокинули столы, растоптали предметы синагогального обихода.
— Неплохой костерок получится, а? — Штутце внимательно огляделся. — Где-то здесь они лежат, — он подошел к занавеске. — Может быть, здесь?
— Нет! — крикнул рабби.
— Ага! — Штутце отдернул занавеску, за которой лежали свитки Торы.
— Нет! — снова закричал рабби.
Штутце расстегнул серебряные застежки, сорвал бархатный чехол и вынул свитки.
— Вот она, моя добыча.
Рабби подполз к нацисту и, обняв его ноги, молил не трогать свитки. Штутце пнул старика сапогом в бок и помахал Торой перед его носом. Рабби Соломон начал молиться.
— Я знаю, старые евреи готовы умереть за это барахло, — рассмеялся Штутце, а за ним и его подчиненные.
— Убейте меня, но не трогайте Тору!
— Ну-с, позабавимся. Эй вы, мальчишки! К стене! И руки за голову!
Мальчики повиновались. Штутце бросил Тору на пол. Рабби Соломон быстро подполз к ней и прикрыл своим телом.
— Давай, старый еврей, пляши перед нами, — Штутце вынул пистолет и подошел к мальчикам. — Пляши на своей Торе.
— Убейте меня.
Австриец зарядил пистолет и приставил к затылку Стефана.
— Я тебя не убью, старый еврей. Ну-ка, посмотрим, сколько мальчишек придется пристрелить, прежде чем ты запляшешь.
— Не танцуйте, рабби! — крикнул Стефан.
— Когда в прошлые разы я играл в эту игру, — задохнулся от ярости Штутце, — случалось убивать двоих-троих, прежде чем начинались пляски.
Старик встал на колени и что-то невнятно простонал.
— Давай, давай, старый еврей, попляши перед нами.
По щекам старика катились слезы. Он встал ногами на Тору и начал изображать что-то странное, вроде медленного танца.
— Быстрее, старик, быстрее, вытирай об нее ноги! Помочись на нее!..
Воспользовавшись тем, что нацисты корчились от хохота, Стефан бросился вон.
Глава 20
Старый еврей Соломон вошел в здание, принадлежащее «могучей семерке», на углу Павьей и Любецкой, как раз против тюрьмы. Среди сомнительных личностей, которых в передней было полно, немало б нашлось охотников поиздеваться над раввином. Они уставились на старика. В его осанке чувствовалось особое достоинство, словно он был наделен силой призывать гнев Божий.
— Доложите обо мне Максу Клеперману, — строго приказал он.
— Ой, рабби! — просиял Макс. — Мой святой рабби! — Он поспешно подошел к старику, взял его под руку, проводил к себе в кабинет и усадил в кресло. — Я занят с моим рабби, — крикнул он перед тем, как закрыл дверь, — и чтоб меня не беспокоили, даже если загорится пожар или придет сам доктор Кёниг! — Он подмигнул рабби Соломону, знай, мол, наших, а тот не мешал ему хорохориться. — Чем вас угостить? Шоколадом? Американский. Может, кофе? Прямо из Швейцарии.
— Ничем.
— Получаете от меня продуктовые посылки?
44
Менора (
45
Бар-мицва (