— Рабби, вы еще больший гонев[46], чем доктор Кёниг!
У Макса сердце сжималось от предстоящей потери. Его лучший дом! Да еще из собственного кармана дать взятку Францу Кёнигу! Черт бы побрал маленьких сирот вместе с этим старым раввином!
Рабби взял со стола деньги, сунул их в карман длинного черного кафтана и попросил в душе у Бога прощения за столь сомнительный способ их добывания.
— Бог ты мой, — покачал головой Александр Брандель, — как вам только удалось выцарапать у Макса Клепермана дом?
— Вы же сами сказали: «Бог ты мой» — вот с Его помощью и удалось.
Алекс иронически хмыкнул. Даже в разгар лета, когда в комнате было жарко, как в печке, он не расставался со своим кашне. Никто, включая его самого, не знал, почему он носит его не снимая.
— Просто чудо, — сказал он. — Сто детей. Да мы найдем там место для двухсот! Просто чудо.
— Бог творит чудеса, Алекс. Побольше верьте в Него и поменьше — в сионизм.
Алекс положил деньги и бумаги на стол. Он не видел рабби Соломона со дня обрезания Моисея. Старик выглядел молодцом, и Алекс ему об этом сказал.
— Всемогущий не забирает меня к Себе, чтобы я нес свою часть наших тягот, — ответил рабби.
Алекс, напротив, выглядел скверно, но рабби Соломон промолчал. Алекс и раньше-то не был богатырем, а теперь на него и вовсе было страшно смотреть. Да и как может выглядеть человек, который в сутки спит три-четыре часа, в лучшем случае, шесть. День и ночь просиживал он за этим столом, ведя переговоры, выслушивая жалобы, спасая кому-то жизнь, добывая кенкарты[47], продукты, лекарства. На него давили со всех сторон. Одни препирательства с Паулем Вронским за лишний грамм в пайках чего стоили!
— Рабби, почему вы это сделали? Когда я просил вас помочь объединить всех, вы отказались.
— Я не задаюсь вопросами относительно слова Божьего, я просто следую Его указаниям.
— Уж не хотите ли вы сказать, что сделали это по божественному наитию?
— Я хочу сказать, что не нашел ни в Торе, ни в Священных законах предписания не помогать голодным детям. Не могу спокойно смотреть на них на улице. Я много думал над тем, что происходит, искал ответа и в своей душе, и в словах Закона. Я пришел к выводу, что взаимная помощь всегда была главным средством, которое посылает нам Бог для спасения евреев. А для налаживания этой помощи, как ни странно, Бог всегда выбирает таких гоев[48], как вы, и таких гановим, как Макс Клеперман. Не подумайте, что я стал сторонником левых взглядов, или сионизма, или бунта.
«Как всегда, у рабби Соломона на все есть ответ, — подумал Алекс. — Может, у него есть ответ и на тот вопрос, который меня заботит вот уже скоро месяц?» Действительно, Алекс давно хотел показать кому-нибудь свой дневник и узнать, что о нем думает посторонний человек. У этого старого сухаря живой, блестящий ум. И, кроме того, нет сомнений: ему можно доверять. Алекс прокашлялся, собираясь приступить к делу.
— Алекс, что у вас на уме? Вы похожи на мальчишку, которого распирает тайна.
Алекс улыбнулся, запер дверь, потом, набрав код, открыл большой сейф, достал три толстые тетради в холщовом переплете и положил их перед стариком.
— Ну, что тут за тайна? — спросил рабби Соломон, надевая очки с толстыми стеклами и наклоняясь над первой страницей так низко, что чуть не уткнулся в нее носом, таким он был близоруким. — Алекс, вы-таки настоящий гой, вы даже пишете по-польски.
— Дальше будет и на идише, и на иврите.
— Ну-ка, посмотрим, что тут такое важное написано. «Август 1939. Сегодня я начинаю вести дневник. Не могу избавиться от предчувствия, что вот-вот начнется война[49]. Судя по опыту последних трех лет, если немцы вторгнутся в Польшу, с тремя с половиной миллионами польских евреев случится нечто ужасное…» Он взглянул на Алекса, но тут же принялся снова читать — только губы шевелились, беззвучно произнося слова.
С каждой страницей рабби Соломон все больше погружался в чтение.
Через час, закрыв первую тетрадь, рабби Соломон уже знал, что только что прочел хронику очередного страшного периода еврейской истории, периода, подобного римскому, греческому или вавилонскому. Не давая отдохнуть воспаленным, слезящимся глазам, он тут же открыл вторую тетрадь и прочел и ее на одном дыхании.
— Кто еще знает о дневнике?
— Эден, Земба и светлой памяти Гольдман читали его.
Рабби встал.
47
Кенкарта — так называли в Варшаве удостоверение личности. Специальные отметки в нем давали право на обеспечение тем или иным количеством продуктов. Кенкарта жителей арийской стороны Варшавы отличалась от еврейской кенкарты.
48
Слово «