В тот день всех отпустили немного раньше; задержали только человека с тележкой. Он стоял у запертых ворот на опустевшем плацу рядом с тележкой, уткнувшейся в мостовую своим отполированным дышлом. Лямка мягко распласталась на камнях. Он ждал, когда ему разрешат схватить ее, просунуть в нее голову, натянуть на плечи и двинуться вперед. Но двое эсэсовцев, задержавших его утром, приказали ждать.
— Где живешь? — спросил эсэсовец.
— На Рыбной.
— Черт ее знает, где эта твоя вонючая Рыбная! Говори: далеко или близко?
— Далеко.
— За полчаса дойдешь?
— Дойду.
— Через полчаса комендантский час, знаешь?
— Знаю.
— Ну то-то. Жди.
Они разговаривали с ним, держась в отдалении. Человек с тележкой еще несколько минут слышал крики и топот людей, разбегавшихся по домам.
— Придешь завтра с тележкой, — сказал эсэсовец.
— Слушаюсь.
— И в другой одежде.
— Слушаюсь.
— В чистой, а не в этом вонючем дерьме.
— Слушаюсь.
— Помни, в чистой!
— Слушаюсь.
Второй добавил:
— А что будет, если не придешь, знаешь?
— Я приду.
— А если не придешь?
— Приду. Я обязательно приду.
— Ты в этом уверен?
Человек с тележкой вздрогнул. Теперь он уже не был уверен, что придет завтра. Машинально провел рукой по жесткой, засаленной одежде, поднял руку и коснулся воротничка. Рубаха была расстегнута, дрожащая рука искала пуговицу.
Эсэсовец взглянул на часы, другой повторил его жест, и они переглянулись.
— Еще рано, — сказал один.
— Через десять минут, — добавил другой.
— Без пяти семь, — сказал первый и вдруг повернулся к задержанному.
— Эй, слушай, твоя Рыбная, она в самом деле далеко отсюда?
— Далеко.
— В пять минут с колымагой своей не доберешься?
— Невозможно это…
— Помни, мы проверим, правду ли ты говоришь.
— Я правду говорю.
— Проверим, правду ли ты говоришь, — повторил эсэсовец. — Через пять минут комендантский час.
— Я не успею. — Человек с тележкой побелел.
— А если тележку оставишь?
— Зачем?
— Ты не спрашивай, а отвечай. Если оставишь тележку, успеешь добежать?
— Не смогу.
— Посмотрим.
Воцарилось молчание. Потом эсэсовец сказал:
— Ну, Ганс, без пяти семь, пускай его!
— С тележкой?
— А как же, неужели без? Тележка-то его или нет?
— Мне в гору идти, я не поспею!
— Пошел, пошел, комендантский час еще не наступил!
— Позвольте мне остаться!
— Как это остаться? Тебя что, никто дома не ждет?
— Мать.
— И ты совсем не торопишься ее увидеть?
— Да ведь уже семь часов.
— Нет еще. Две минуты у тебя в запасе.
— Позвольте мне остаться!
— Raus![34] — крикнул эсэсовец и распахнул ворота. — Raus!
В долю секунды, уже нагнувшись, человек увидел кусок улицы, начинавшейся за воротами. Он закинул лямку на плечо, рванулся. Колеса завертелись, и тишина разлетелась прочь. Опустевшая, без единого прохожего улица наполнилась грохотом. Пустая тележка прыгала по камням, тень человека, как извивающийся паяц, дергалась и бежала вместе с ним. Человек, запряженный в тележку, ускорил шаги, стремясь поскорее одолеть крутой подъем. Он слышал, как эсэсовцы закрывали ворота, и решил, что они остались за оградой. Он смотрел только вперед. На башне костела часы пробили семь раз. Прозрачный металлический звук, неторопливо расплывавшийся в застывшем воздухе, заставил бешено забиться его сердце.
— Halt![35]
Человек остановился и, втянув голову в плечи, медленно обернулся. В тени забора стояли те двое.
— Stehen bleiben![36] — раздалось в тишине. Человек застыл, не сводя взгляда с идущих. Они остановились, не дойдя до него. Один из эсэсовцев взглянул на часы:
— Что, не знаешь, что уже комендантский час?
Человек с переброшенной через плечо лямкой молчал.
— Глухой?
— Нет.
— Не слышал, как било семь?
— Слышал.
— И что же?
— Господа…
— Что господа? — подхватил эсэсовец. — Что господа? — насмешливо повторил он.
— Вы же сами меня задержали!
— Что-о-о? Где это?
— Там, на плацу.
— Так ведь тебя отпустили.
— Поздно было.
— Но семи еще не было?
Человек с тележкой ничего не ответил.
— Ну так как же, было семь часов или не было?
— Не было, — прошептал человек.
— А теперь восьмой час.
— Да.
— Стрелять будем.
— Я не виноват, — дрожащим голосом проговорил человек.
— Объявление читал?
— Читал.
Эсэсовцы пошептались, потом один спросил:
— Живешь далеко?
— Там. — Человек высвободил руку из-под лямки и поправил на плечах сбившийся в складки пиджак.
— Иди.
— Я боюсь, — тихо сказал человек.
— Чего?
— Встретится кто-нибудь….
— Кто?
— Не знаю.
— Должен знать.
— Не знаю.
— Если наших встретишь, скажешь им, что мы тебя отпустили.
— Они не поверят.
— И правильно сделают.
Молчание.
— Позвольте мне назад вернуться. До завтра.
— Пшел!
Человек с тележкой повернулся и двинулся вперед. Колеса стучали по булыжнику, за спиной раздавались шаги немцев. Эта мешанина звуков, тишины и страха пронизывала дрожью его тело, но каждый шаг, приближавший его к дому, рассеивал опасения. «Они за мной следят, — думал он, — значит, ничего плохого не случится. Если повстречается патруль, они скажут».
Патруль появился внезапно. Два вооруженных немца, неожиданно показавшиеся из переулка, в удивлении остановились. Грохот тележки, разносившийся над вымершим городом, врывался в тихие улочки. Это он привел их сюда. И вот наконец они увидели человека, который производил этот страшный шум, разгуливая по городу после комендантского часа. Не говоря ни слова, они заученным, автоматическим движением сдернули с плеч винтовки. Только после этого патрульные заметили двух эсэсовцев, шедших поодаль.
— Пропустите его, — сказал один из эсэсовцев. — Он возвращается от нас, с Дембовой.
— Но уже наступил комендантский час.
— Знаем, знаем, — пренебрежительно ответил эсэсовец. — Он больше не будет его нарушать.
— Ему нельзя ходить по городу.
— Брось, ведь я сказал же тебе, что все в порядке.
— Вы, что ли, с ним пойдете?
— Да, мы.
Человек облегченно вздохнул и потащил тележку дальше. День кончился. Вдали, там, где крутую улицу замыкал кусок неба, вставала тьма, постепенно подбиравшаяся к домам. Никем не подгоняемый, человек быстрым шагом шел в гору, таща за собой тележку. Эсэсовцы шагали сзади. Порой до него долетали обрывки разговора, смех. Не оборачиваясь, он шел прямо к своему дому, который показался в ту минуту, когда тьма, как бы свалившись откуда-то с неба, сразу окутала молчащие улицы. Приободрившись, человек прибавил шагу. Немцы заметили это. Один из них крикнул:
— Эй, ты, куда так спешишь?
— Домой, — ответил человек, не поворачивая головы.
— Который твой дом?
— Вон он. — Человек показал рукой на дом, видневшийся вдали сквозь сгущавшиеся сумерки.
— Тот, двухэтажный?
— Да.
— Направо?
— Да.
На башне костела пробили часы. Одинокий звук величаво прокатился под темным небом.
— Stehen bleiben! — раздалось за спиной идущего. Он замер. Услышал, как остановились эсэсовцы.
— Который час? — крикнул эсэсовец. Человек молчал.
— Тебя спрашивают! Который час?
— Половина восьмого.
— Что же ты до сих пор шляешься по улицам?