Правда, что касается отношения к четырем группам и оценки их пригодности, то на этот счет существовали некоторые незначительные разногласия, каких едва ли вообще можно избежать. Уполномоченный руководитель научной части, университетский профессор из Баварии по имени Франц Ксавер Фордеггер, склонялся к предпочтению второй группы. Он ожидал наибольшей готовности, и тем самым наибольшей результативности, от евреев, которые в своем заблуждении верили, будто отдел по систематизации еврейской истории, для краткости именуемый Историческим, действительно занимался лишь историческими разысканиями. Поэтому следует предполагать, что хоть они и отнесутся к этим разысканиям не без некоторой настороженности, однако можно рассчитывать и на известную поддержку, поскольку у евреев будет надежда — вдруг удастся сделать что-то хорошее и предотвратить нечто плохое.
Итак, к этой группе Фордеггер — по чисто деловым соображениям — относился несколько лучше и хотел по возможности оставить ее при ее заблуждении, ибо оно должно было благотворно сказаться на усердии евреев, способствуя целям Исторического отдела, а в конечном итоге — целям рейхспротектора, рейха и фюрера. И обращаться с ними следует хорошо, разумеется, в рамках возможного. В глубине души профессор Фордеггер был миролюбивый малый, предпочитал избегать конфликтов и жалоб и лишь время от времени должен был демонстрировать твердость, дабы отвести от себя опасность прослыть мягкотелым. Он делал это без всякого удовольствия, и ему было очень не по себе, когда, будучи приписанным одно время к комендатуре в Опатове, он был вынужден собственноручно ликвидировать нескольких евреев, выстрелив им в затылок, и тем самым доказать, что он не слабак и не нюня. Направление в Прагу — им он был обязан своей кратковременной деятельности на кафедре востоковедения Мюнхенского университета — вполне отвечало его желанию, и он был намерен оказаться достойным поставленной задачи.
Его прусского коллегу, тоже обладателя академической степени, ответственного за руководство предприятием, доктора Эриха Вильгельма Качорского из Франкфурта-на-Одере, по праву можно было назвать антиподом Фордеггера — и не только по роду обязанностей. Натура решительная и начальственная, обладатель партийного билета с гораздо меньшим номером, бывший судебный асессор, а ныне штурмбаннфюрер, он считался с Фордеггером лишь как с научной величиной, отнюдь не как с национал-социалистом, и давал ему понять это при каждом удобном случае. Качорский, разумеется, был совершенно противоположного мнения о группе № 2 — он отдавал предпочтение первой группе. Добросовестно ознакомившись с политическим и социальным расслоением еврейства Богемии, он выяснил, что в столкновениях между населявшими Богемию национальностями, еще обострившимися вследствие так называемой «эмансипации», большая часть еврейства Праги издавна выступала на стороне немцев, и что евреи — как ни смехотворно это звучит — чувствовали себя немцами. Некоторые, безусловно, продолжали думать так и сегодня, и в них Качорский видел самых полезных помощников. Он считал (и, согласимся, доказал этим, что проник острым взором в потаенные, не поддающиеся логическому осмыслению глубины еврейской души), что евреи воспримут свое сотрудничество как честь. А высказанные недостаточно информированной стороной сомнения: существуют ли вообще такие евреи? — он отмел раз и навсегда, так что этот вопрос просто исчез с повестки дня.
Что касается группы, заинтересованной только в собственной выгоде, тут сомнений вообще высказано не было. К тому времени был уже накоплен немалый опыт общения с народностями покоренных стран — чехами, поляками, украинцами и прочими. Угроза голода или угроза смерти вызывала везде одинаковую, в известной степени естественную, реакцию, следовательно, относительно контингента группы № 3 можно не волноваться. В конце концов, и евреи — только люди, заметил Фордеггер, чем заслужил порицающий взгляд Качорского; Фордеггер, впрочем, расценил его как презрительный. Беспокойство могла доставить только группа № 4, которая ко времени описываемого здесь совещания практически не существовала. Она, однако, была самой важной, поскольку состояла, пусть пока только на бумаге, из людей действительно сведущих, которых необходимо принудить к сотрудничеству. Но принуждать не пришлось. Бывший адвокат Бернард Тауссиг, как и (согласно сведениям, сообщенным им самим) «писатель и приват-доцент» Отто Фишл, два выдающихся знатока рассматриваемой материи, охотно взяли на себя запланированные для них функции, явно побуждаемые к этому ментальностью, свойственной группе № 2. Все другие, о ком могла идти речь как об экспертах — Исторический отдел располагал внушительным списком, — вовремя удрали. То обстоятельство, что Тауссиг и Фишл остались в Праге, объяснялось их возрастом: обоим было далеко за шестьдесят, и они чувствовали себя не в состоянии перенести испытания бегства; даже перемена места была им не по силам. Или просто у них не было к тому желания.
Типичным представителем группы № 1 мог считаться сорокалетний Макс Веллемин. Пока было возможно, Веллемин подвизался на оперной сцене в немецких провинциальных театрах страны и — он это особо подчеркивал — отличился как исполнитель Вагнера. Далее он подчеркивал, что покинул еврейскую религиозную общину еще в ранней юности, отвращенный ее корыстолюбием и лживостью, что он чувствует себя связанным с немецкой культурой, только ей всем обязан, и что он глубоко удручен невозможностью и ныне осуществлять свой немецкий идеал. Он даже давал понять, что, хотя легко мог бы — благодаря высокому росту и светлым волосам — обеспечить себе безопасность, видит в своей деятельности в рамках Исторического отдела счастливый перст судьбы, более того, награду, ибо таким образом может оказаться полезным немецкому народу. Качорский, которому он все это изложил, молча кивнул, протянул руку и, когда Веллемин хотел схватить ее и пожать, два раза задумчиво погладил пробор, прежде чем отдал ему распоряжения. Веллемин все время стоял перед ним по стойке «смирно».
Веллемин был не только типичным, но и единственным членом группы № 1,о существовании которой ему, впрочем, осталось неизвестно. Он заметил только, что такие люди, как Тауссиг и Фишл, свели общение с ним лишь к самому необходимому, но ему это не мешало — хотя бы потому, что неприязнь была обоюдной, а также потому, что он мог без ущерба для себя держаться людей из третьей группы, которые к таким вещам относилась равнодушно.
К тому времени, когда началась систематическая работа, еврейский персонал насчитывал двенадцать человек, не считая членов других групп, которые, как например, совет еврейских старейшин, кадастровое ведомство, управление музеем и кладбищем, функционировали и раньше и в случае надобности направлялись в распоряжение Исторического отдела.
На подсобных работах было занято два человека — пожилые особы женского пола по имени Винтерниц и Эйслер, в чьи обязанности входило поддержание чистоты и порядка в служебных помещениях, а также Иосиф Кнопельмахер, слабоумный парень, который однажды, когда в отдел прибыли тяжелые фолианты, помог их расставить. Ему сразу же стали давать поручения, требующие физической силы и выносливости, использовали в качестве посыльного, подручного, носильщика и вообще для всего, что никто другой не выражал охоты делать.