«В холодильнике есть для вас куриная ножка, — говорит мама, — будь осторожен, не проглоти, Боже упаси, острой кости, и чтоб он тоже не проглотил, следи за этим». — «Хорошо». — «И осторожней с газом, Шлойме, сразу же погаси спичку, чтоб, Боже упаси, не было пожара». — «Ладно». — «А в конце проверь еще, закрыл ли ты регулятор газа, и кран сзади. Сзади это главное». — «Да». — «И не пей содовую из холодильника. Вчера я видела, что в бутылке недостает, небось, целого стакана. Ты пил, а теперь зима. И сразу, как войдешь, запри дверь на оба замка. И сверху, и снизу. Один раз — это без толку». — «Ладно». — «И присмотри за ним, чтоб он пошел спать сразу после еды. Чтоб не шатался под дождем. Нечего ему шляться на улице. И так все про нас говорят, что мы позволяем ему разгуливать по улице, как прощелыге». — «Хорошо». Она еще немного говорит сама с собой, проверяет эдак языком, не осталось ли у нее во рту еще какого-нибудь слова, ведь ясно, что если что-нибудь забыла, хоть полсловечка, все, что она сказала ему, будет впустую, и оба считают, что все в порядке, что она ничего не забыла, и благодаря этому с Мумиком ничего плохого, Боже упаси, не случится, и теперь мама может, наконец, закончить: «Никому не открывай. Мы не ждем никаких гостей. Мы с отцом вернемся, как всегда, в семь. Не беспокойся. Приготовь уроки. Не разжигай печку, даже если будет холодно. Можешь немного поиграть после уроков, но не балуйся и не читай слишком много, ты себе глаза портишь. И ни с кем не ссорься. Если тебя кто-нибудь побьет, сразу же иди сюда». Голос ее мало-помалу слабеет и отдаляется. «Шалом, Шлойме, попрощайся и с отцом. Шалом, Шлойме. Береги себя».
Так же она прощалась с ним, конечно, и в тот раз, когда он еще был младенцем в своей королевской колыбели. Его отец, который тогда еще был императором и десантником, призвал к себе своего старшего королевского егеря и сдавленным от слез голосом велел ему снести ребенка в лес и оставить его на съеденье, как говорится, птицам небесным. Было у них такое как бы заклятие для всех новорожденных детей, Мумик еще не до конца в этом разобрался. Но, к великому его счастью, егерь-то сжалился над ним и тайно растил его у себя, и через много лет Мумик вернулся во дворец под видом неизвестного юноши и сразу стал тайным советником короля и королевы, и еще королевским переводчиком, и таким образом он теперь может, втайне ото всех, оберегать несчастных короля и королеву, изгнанных из королевства, но ясно, что все это сплошная фантазия, ведь Мумик совсем научный и арифметический мальчик, в третьем классе он первый по арифметике, но все же, пока правда окончательно не выяснится, Мумик обязан немного пробавляться выдумками и догадками и какими-то перешептываниями, которые замирали в ту минуту, когда он входил в комнату, так это всегда было, когда родители заводили с Иткой и Шимеком речь о репарациях, и отец внезапно открывал рот и сердито говорил, человек вроде меня, к примеру, который потерял там ребенка, и потому Мумик не совсем уверен, что его фантазии — это чепуха, и порой, когда ему особенно плохо, он сможет утешиться и растрогаться, думая о том, как все обрадуются, когда он наконец сможет поведать родителям, что он тот самый ребенок, которого они отдали егерю, и это будет вроде Иосифа и его братьев. Но иногда он думает совсем другое, то, что тот пропавший ребенок был его близнецом, потому что Мумику сдается, был у него когда-то сиамский близнец, и когда они родились, их разрезали пополам, как в книге «Рассказы о невероятном, триста потрясающих происшествий, взволновавших весь мир», и когда-нибудь они, возможно, встретятся и смогут подружиться (если захотят).