— Совпало, конечно, — он невесело усмехается. — И лучше даже не думать, с чего б.
— Ерунда все это, — она решительно тряхнула короткими волосами. — Нет у них мест в гостиницах, вот, в частном секторе и селят. Кто взять согласился.
— Ты новости когда-нибудь смотрела? Про аварии и стихийные бедствия? Пострадавших селят компактно и не по гостиницам — в спортзалах ближайших школ и подобных спешно оборудованных местах. Мы здесь иностранцы, чужаки, у них строжайше закрытое государство — какой частный сектор? Какое распыление по одному? Ты хоть представляешь, какие расстояния мы между посадками пролетаем?
— Но у них же… другая техника… технологии… и представления, наверно, другие — и о расстояниях, и о том, где иностранцев селить, — она отчаянно ищет доводы против его предположений. — Мы их не понимаем просто… А рабство — это… оно в слаборазвитых странах бывает, а здесь ты же сам видишь… — голос срывается и она бессильно закрывает лицо руками.
— Держись, — он неловко касается ее предплечья. — Слезы здесь не помогут, точно.
— А что поможет?
— Не знаю… Ну, давай загадаем, хочешь? Если мы с тобой еще встретимся, то все обязательно хорошо у нас будет. И домой мы вернемся…
— Мы встретимся, обязательно, — она опускает руки, и упрямый огонек надежды загорается в глубине ее глаз. — Уже завтра. И домой полетим. Ну, не домой, в Пермь. Хотя, я не представляю, как я после всего буду физику решать…
Их транспорт вновь пошел на посадку. И говорить стало невозможно не только из-за неприятных ощущений. Один из них прилетел. И уже через пару минут узнает, что же случается, когда остаешься один на один с этим чужим и чуждым миром. Солгал ли Ринат… Прав ли Никита… И было ли совпадением то, что девочек забирали мужчины…
Остановились. И дверца привычно начала подниматься. Они ждали, не отрывая взглядов от двери. Мужчина или женщина. За ним или за ней…
Дверца, наконец, открылась. Мужчина.
Анино сердце ухнуло куда-то вниз, отказавшись биться, рот наполнился вязкой слюной, и никак не выходит вспомнить, а как же, собственно, глотать. Сквозь шум в ушах едва расслышала негромкое:
— Идем.
Он даже протянул ей руку. И был, кажется, вполне доброжелателен. Но они все были доброжелательны. Все что-то говорили и куда-то звали. И каждый по отдельности был вполне убедителен. Но все вместе… Никита прав, говорят что угодно, лишь бы не сеять панику. А этот даже предлог придумывать поленился, зачем она с ним идти должна.
Ждет. Лица против яркого уличного света не разглядеть толком, только эти их очки, да волосы, стянутые сзади. Даже не разобрать, светлые у него волосы или темные. Или это у нее в глазах все плывет?
— Не бойся, — спокойно, ласково.
Она не боялась, она… просто шевельнуться не получалось.
И тут ее словно толкнуло в сторону выхода. Она выскочила наружу, даже не коснувшись предложенной руки. И замерла возле мужчин, не в силах сделать больше ни шага. Лишь побелевшие от напряжения пальцы отчаянно цеплялись за ремешок висящей на плече сумки.
— Зачем? — укоризненно поинтересовался вновь появившийся у пилота.
— Да не до утра же мне с ними копошиться? — тот лишь неприязненно передернул плечами. — Мне последний адрес знаешь, где дали? Айтенгой. Только представь, сколько мне оттуда до базы добираться! А на базе, между прочим, ужин… ждать не станет. Разберут всех лучших, покуда я тут каждому буду сопли вытирать. Идем, подпишешь мне документы на получение.
На Анины плечи лег пиджак. И только ощутив кожей его нагретую мужским телом подкладку, она осознала, насколько замерзла. И что зубы стучат, а плечи ходуном ходят. Поверх пиджака легли руки, обнимая ее бережно, словно хрупкую статуэтку. А ей показалось, что ударило током. Пронзило насквозь, заставив вздрогнуть…
— Так холодно или так страшно? — голос у того, кому предстояло расписаться в ее получении, был приятный — негромкий, бархатистый. Ей даже нотки сочувствия в его вопросе послышались.
— Н-не знаю, — а вот руки его прожигали, даже сквозь пиджак, и это было некомфортно. Аня дернулась, вырываясь.
— Ну что ты, я ж пытаюсь согреть, — его ладони легко заскользили по ее предплечьям, удерживая, успокаивая.
— Н-не надо.