– Лиз, как получится. Я не… Ты чего это?
Она сворачивается в кокон, стонет и тонкие пальцы впиваются в покрывало. Андрей на мгновение застывает, а после хватает её за лицо, заставляя посмотреть на него.
– Лиз, срок же ещё не подошёл. Рано, слышишь? Я, может, и не особо к тебе внимателен, но это-то помню. Тебе ещё две недели.
– Ага, Вербин. Как скажешь. Это же твой ребёнок, он обязательно должен родиться в срок, а то ты его за дезертирство расстреляешь! – последнюю фразу выкрикивает, потому что её всю корчит от боли, а на покрывале под ней появляется лужа. Андрей застывает ровно на три секунды. Кажется, в голове даже отсчёт слышен.
– Так, поехали, – схватить её на руки, донести до лифта, а потом к машине. Главное не встряхивать. Откуда у него эта инфа, хрен его знает. Марину в роддом он отвёз ещё до родов, а после забрал уже с сыном. Деторождение для него было чем-то вроде похода в туалет. Так надо, так правильно. Ты этого не видишь и ладно. И ни разу не волновался, не трясся и не боялся, как сейчас. Какое же поганое чувство, страх этот. Липкий, жуткий, сука, страх. И боишься ты не за себя, а за них. За тех, чьё дыхание важнее, чем собственное.
Палачи знали на что давить, когда шантажировали его Лизкой. Они видели, что с ним происходит, знали, что его ждёт. И только он, идиот, был слеп и глух. Думал, его никогда это не коснётся. Это чувство… Этот ужас, от которого кровь в жилах стынет.
Только бы ничего не случилось. Только бы выжили. Только бы ребёнок не задохнулся. Он где-то читал, что такое возможно, если женщина вовремя не разродится.
А потом нёсся по трассе, забитой заторами, и рычал от бессилия, когда попадал в глухой тупик. Сирена в час пик не спасала, а Лизка на заднем сидении выла от боли и обдирала ногтями обивку его сидения. Ему этот звук, словно ножом по сердцу. И выть вместе с ней хочется, но он не имеет права. Надо довезти вовремя.
Чуть позже, спустя час или два – он уже не помнил – взял на руки дитя и замер.
– Поздравляю, папочка. Девочка у вас. Красотка какая, с ума сойти. На мамочку похожа.
– Девочка? А говорили же сын… – буровит растерянно, но его никто не слушает. А мелочь в руках открывает глазки и на него смотрит. Молча, без единого звука. Просто смотрит своими зелёными глазищами.
– А цвет глаз твой, – шепчет Лиза, касаясь кончиками пальцев его отросшей щетины. – Как же я вас люблю, мои хорошие.
– Спасибо, – только и осиливает Вербин, прижимаясь губами ко лбу малышки. – У меня теперь две девочки.