Последним был визит к Рубине. Сначала не мог найти её номер в списке, потом припомнил ту чудовищную фамилию, которую озвучила Тереза Ангиссола.
Уже знакомый слуга открыл мне дверь. В номере приятно пахло кофе, сваренным, как я сразу понял, на стоявшей тут же спиртовке. Хозяйка номера сидела в кресле возле камина, одетая в красный халат, украшенный белым и желтым кружевом. На её коленях с удобством помещалась белая с чёрными подпалинами кошка, уставившаяся на меня немигающими жёлто-зелёными глазами.
Рубина была очаровательна и в самом деле походила на драгоценный камень; всем известно, что смешение кровей противоестественно и очень вредно как для потомства, так и для общественной нравственности, но внешность Рубины Пернэ, казалось, вознамерилась опровергнуть эту очевидную истину. Возможно, впрочем, что за столь красивой вывеской скрывалась глубокая порочность.
В довершенье всего оказалось, что она медленно, но довольно прилично изъясняется на языке Шекспира.
– Синьора Паркса я знала мало. После смерти мамы я оставила сцену на время траура. Когда скончалась одна из наших певиц скончалась, а другая вышла замуж…
Полные губы тронула улыбка
– … это звучит странно, но такова жизнь – тогда дон Стефан попросил меня вернуться. Я не могла их подвести. Труппа мне как семья.
Поразительная наивность у такой взрослой девушки. Или она ловко притворяется?
– Майор Рейс-Морган? Нет, не слышала.
– Один из друзей мистера Паркса рассказывал мрачную историю об убийстве младенца. Мне говорили, что Вы при этом присутствовали.
Девушка медленно подняла на меня чёрные глаза. Они были прекрасны. В них можно было утонуть, и утонуть с восторгом.
– А, это тот, который вроде бы убил своё дитя?
«Вроде бы». Наконец-то нашёлся человек, который усомнился в виновности моего зятя.
Оказалось, что юная леди ведёт дневник. Слуга подал тетрадку в красной обложки, красавица полистала её и зачитала мне вслух интересующую меня запись.
«…Я была тогда горничной у жены полковника, миссис Вивьен. Она родила ребёнка, мальчика. Ночью мадам заснула, я сидела рядом с ней, как сиделка, и тоже задремала…»
Благодаря этому бесценному дневнику удалось установить дату и место события – супруги Ларраньяга ни того, ни другого не запомнили. Не удалось установить имена героев – Паркс представил своих друзей, но их имена мисс Рубина не записала и не запомнила. Неважно, не сотня же горничных была у моей сестры.
– Мне эта история сразу показалась странной, – добавила девушка, – и потом я поняла, почему. Некоторые люди, в том числе, к сожалению, и в моей стране, избавляются от дочерей, потому что не хотят давать за ними приданое. В России нам рассказывали про злого царя Ивана, который душил своих бастардов. Бедные люди иногда не хотят детей, потому что не могу их содержать. Но этот англичанин был богат, у него был законный сын – зачем ему делать такое злое дело?
Я с ней согласился, и согласился с удовольствием. Если бы не странное поведение доктора Пауэлла, я счёл майора оправданным. Этот Паркс мог попросту оболгать его, как оболгал синьору Ангиссола – нищие не оставляют в наследство домов, способных заинтересовать власти города Лукка.
Но оболгать английского джентльмена! Это ж каким негодяем надо быть!
– Ранвир! – прервала мои размышления девушка.
Слуга встрепенулся.
– Ты слушал наш разговор?
–Да, госпожа.
– Ты случайно не помнишь, как звали друзей мистера Паркса?
– Имя мужчины не помню, а женщину звали Мейбл. Она была горничной.
Этим мне пришлось удовлетвориться.
Я уже хотел выйти, как вдруг увидел нечто чудовищное. На гостиничном комоде стояла весьма оригинальная картина с инкрустациями; картина изображала женщину с довольно миловидным лицом и хорошей фигурой – но с ЧЕТЫРЬМЯ РУКАМИ! Двумя таинственная дама держала нечто вроде гитары, в третьей руке была раскрытая книга, в четвёртой цветок; фоном служило озеро с лебедями.
– Что это? – спросил я, не скрывая ужаса и отвращения.
– Это богиня Сарасвати, покровительница наук и искусств, а значит – моя патронесса.
– Какая мерзость!
– Мерзость?!
Девица, кажется, искренне удивилась. Она помедлила с ответом.
– А я так нахожу, что моя богиня гораздо красивее, чем тот бородатый идиотик, которого рисуют ваши христианские художники.
«Бородатый идиотик»?! Охваченный истинно христианским гневом, вышел я из этой обители идолопоклонников.