Помимо кораблей, находившихся в проливе, в Мраморное море ушли две наших подлодки, чтобы действовать на турецких морских сообщениях; французская подлодка также пошла туда же.
30 апреля л. к. Lord Nelson был послан к Габа-Тепе с Manica, чтобы постараться обстрелять штаб противника в Чанак-Кале. Поднявшийся аэростат обнаружил Гебена, и Lord Nelson немедля открыл по нему огонь. Гебен не принял вызова и после нескольких залпов нашего корабля ушел под защиту берега. Nelson перенес огонь на Чанак-Кале, и город вскоре запылал. В дальнейшем Lord Nelson должен был бомбардировать форт № 13 (группа Килид-Бахр), но аэростат понадобился в проливе, и бомбардировка не состоялась.
Пожар в Чанаке разгорался, огненные столбы высоко поднимались к небу. Ввиду приостановки наступления было особенно важно помешать туркам подвозить подкрепления, и пожар в Чанаке значительно этому способствовал. Посланные в Мраморное море подводные лодки не давали о себе знать, хотя для связи с ними был специально отправлен в Ксеросский залив крейсер Minerva. Последнее радио было принято, когда они проходили Галлиполи. Французская лодка возвратилась, но ее поход не сопровождался никакими результатами.
Главнокомандующему предстояло решить нелегкий вопрос: предупредить ли неприятеля и начать новое наступление теперь же или ждать подкреплений. Французский десантный отряд, сравнительно свежий, был высажен целиком и мог наступать, но 29-я дивизия, измученная предшествовавшими боями и ослабленная тяжелыми потерями, не годилась для наступления. Остатки Дублинского и Мюнстерского стрелковых батальонов пришлось переформировать и слить в один батальон; 1-й Ланкаширский батальон потерял половину своего состава; 86-я бригада уменьшилась до 2 000 человек. Для замещения всей убыли в дивизии требовалось около 5 000 человек. Громадное количество людей вместо отдыха принуждено было переносить разные грузы, патроны и снаряды, а также производить тяжелую работу по приведению пристаней в порядок. 1 мая с прибытием индийской бригады положение несколько улучшилось. Первоначальное намерение использовать ее у Габа-Тепе пришлось оставить, так как надобность в подкреплениях особенно остро ощущалась на юге, куда и была направлена бригада. Прибытие этой бригады неделею раньше могло бы сыграть громадную роль, теперь приходилось утешаться пословицей «лучше поздно, чем никогда». Однако, индийские войска не опоздали к новому критическому моменту. Пассивность противника была только кажущаяся, и турки в тишине готовились к сокрушительному удару. В течение последних ночей они успели перевезти с азиатского берега всю 11-ю дивизию, притянутую демонстрацией французов в бухту Башика, а также часть 3-й дивизии, оперировавшей в районе Кум-Кале. Войска шли форсированным маршем, пользуясь горными тропами и преследуя лишь одну цель — как можно скорее усилить слабые пункты фронта. Испытав действие огня артиллерии с кораблей, турки опасались наступать днем, и атака была назначена после наступления темноты. В командование южным районом вступил немецкий полковник Зоденштерн, который до того командовал 5-й дивизией, стоявшей в районе Булаира.
К вечеру 1 мая на фронте противника не было заметно никакого движения. Ночь была темная и безветренная, ни один выстрел не нарушал тишину, и на эскадре все больше приходили к убеждению, что турки решили ограничиться обороной. Вдруг около 10 час. внезапно заговорила вся турецкая артиллерия. Ураган снарядов с азиатского берега и с позиции Ачи-Баба осыпал передовые окопы. Через несколько секунд открыли огонь наши батареи. Артиллерийская дуэль длилась в течение получаса, а затем на кораблях услышали треск пулеметов и ружейных выстрелов. С берега ничего не передавали, и поначалу нельзя было понять, что именно происходит, пока воздух не огласился криками «алла-дин», заглушаемыми ответными «ура». Не оставалось сомнений, что турки пошли в атаку, принятую нашими войсками. Вскоре, однако, падение неприятельских снарядов показало, что линия нашего фронта подается назад. В темноте эскадра не могла оказать серьезной помощи. На левом фланге Agamemnon стрелял по указаниям поста, расположенного над участком «Y», точно так же как и Implacable, пользовавшийся осветительными ракетами. Но охранявший правый фланг Vengeance ничем не мог помочь французам, а им-то особенно требовалась самая серьезная поддержка. Сенегальцы не выдержали натиска, бежали, и надо было прекратить панику. Положение на правом фланге было настолько тяжелым, что в 2 ч. н. Гамильтон послал д'Амаду батальон морской дивизии из состава резерва главнокомандующего (индийская бригада и два батальона морской дивизии). Через час пришли отрывочные сведения о том, что прорван английский фронт. По счастью, это оказалось не совсем верным. В 4 часа Уэстон дал знать, что хотя противнику и удалось было прорваться в двух-трех пунктах, но в других местах атака была отбита с тяжелыми для противника потерями.
Гамильтон, находившийся в это время на транспорте Arcadian[126], счел момент подходящим для перехода в контратаку. Несмотря на крайнее утомление, войска по всему фронту бросились вперед, и противник стал отступать. К рассвету вся местность была полна отступающими турками. Когда рассвело, корабли присоединились к стрельбе полевой артиллерии, и наши части быстро подвигались вперед, пока не попали под сильный огонь пулеметов, искусно скрытых в складках местности. Дальнейшее продвижение остановилось; наступательный порыв измученных войск выдохся, и не оставалось ничего другого, как отступить на свои старые позиции.
Поле сражения было устлано трупами турок; кроме того турки потеряли несколько сот человек пленными; но и мы пострадали не мало. Результат же боя свелся к тому, что союзные войска снова стояли на прежнем месте, на полпути между берегом и Ачи-Баба.
Ободренный успехами обороны, Зоденштерн повторил атаку в ночь на 2 мая. На этот раз главный удар обрушился на французов, но французы успешно отбили турок и нанесли им тяжелые потери. Повторная атака на следующую ночь закончилась также неудачно, и генерал Зандерс запретил дальнейшие наступательные операции, приказав сосредоточить войска для обороны позиции Крития — Ачи-Баба.
Эта тактика противника не замедлила обнаружиться, но, несмотря на ограниченность боевых запасов и испытанные трудности, Гамильтон считал, что оставить дело в таком положении нельзя. Противник рыл окопы, устраивал проволочные заграждения, и не могло быть сомнений, что если ждать, пока прибудут подкрепления, то турки за это время успеют создать неприступную позицию между нашим фронтом и Ачи-Баба. Факт переброски турецких войск, с азиатского берега после оставления французами Кум-Кале также не вызывал сомнений. Кроме того, поступали тревожные донесения разведки о переброске войск из Адрианополя в район Константинополя, на демонстрацию же русских войск у Босфора надежды не было.
28 апреля адмиралтейство получило сообщение из Петрограда, что Кавказский армейский корпус, о котором нам раньше сообщалось, как уже о посаженном в Севастополе на транспорты, был высажен на берег[127]. При этом указывалось на возможность, в случае надобности, в десятичасовой срок произвести обратную посадку. Однако, в то же время, мы предупреждались, что немцы готовят новый серьезный натиск в Галиции, почему рассчитывать на Кавказский корпус не приходится. Помочь мог только Черноморский флот, и де-Робек немедленно телеграфировал Эбергарду просьбу оказать наивозможно сильное давление у Босфора, чтобы приостановить поток подкреплений, идущих в Галлиполи.
126
30 апреля Гамильтон с
127
С началом морской операции у Дарданелл адмиралтейство обратилось к русскому командованию с просьбой оказать возможное содействие со стороны Черного моря с целью оттянуть на себя силы турок. 19 февраля 1915 г. Ставка дала адм. Эбергарду соответствующие директивы (см. примечание № 82), где Черноморскому флоту предписывалось произвести ряд демонстраций у проливов и одновременно вести подготовку транспортных средств на случай, если результаты операции у Дарданелл позволят развить успех «до занятия Босфора совместно с Черноморским флотом и флотом союзников».
В соответствии с этим в Одессе, где была сосредоточена вся транспортная флотилия Черного моря, делались демонстративные приготовления к десантной операции, с той же демонстративной целью были выделены войска, производились пробные посадки и т. п. действия, стремившиеся ввести разведку неприятеля в заблуждение. Однако, серьезных шагов для совместных действий не предпринималось, тем более что операция на Босфор требовала на первое время не менее двух корпусов, выделить которые с фронта Ставка не имела возможности. Поэтому указание Корбетта на целый армейский корпус, сосредоточенный в Севастополе (?), неверно, так как демонстративные и пробные посадки делались в Одессе без какого бы то ни было намерения осуществлять операцию на Босфор. Впрочем, в случае решительного успеха союзников, не исключалась возможность срочной посылки десанта к Константинополю для участия в финальном акте империалистического дележа Турции.
Когда перед началом операции прорыва в Дарданеллы Черчилль обратился в Ставку (5 марта 1915 г.) с просьбой начать одновременно «систематическую бомбардировку» внешних фортов Босфора, эта просьба понималась как содействие лишь средствами флота, которому надлежало «с дальнего расстояния» обстреливать укрепления проливов с тем, чтобы создалось впечатление подготовки к десантной операции.
Таким образом, видно, что союзники не слишком настаивали на десантной операции русских на Босфор, предпочитая получить содействие Черноморского флота в виде бомбардировок босфорских укреплений и демонстративных действий у берегов, с главной целью связать адрианопольские и константинопольские корпуса. Ряд бомбардировок Босфора в этом отношении достиг своей цели, так как германо-турецкое командование не рискнуло оголить прибосфорский район от войск, что подчеркивает и Корбетт.
Корбетт неоднократно высказывает мысли о важности для хода всей войны скорейшего «выбытия» Турции из войны, создания полной изоляции центральных держав и установления обеспеченной связи между Россией и союзниками через проливы для использования выгодных возможностей действий по внешним операционным направлениям. Эти мысли, на наш взгляд, относятся скорее к области позднейших выводов автора, чем к реальным стремлениям союзников того времени. По крайней мере каких-либо реальных планов или практических шагов ни у союзников, ни у русского командования в этом направлении предпринято не было. Очевидная боязнь, что разрешение подобным образом «восточного вопроса» приведет царскую Россию не только к утверждению на берегах Босфора, но и к выходу в Средиземное море — приводила к отказу от мысли разрешить подобным образом борьбу. Англия не могла не понимать, что хотя такое решение обещает большие возможности для союзной стратегии, но слишком опасно для будущего, почему тогдашние руководители английской политики и стратегии предпочитали держать под спудом столь опасные методы достижения «общего» успеха. —