Адмиралтейство стало на иной путь; наш случай отличается от случае в Адриатике. Несчастье произошло в наших водах, на путях сообщения нашей армии, и адмиралтейство не собиралось подчиняться воле неприятеля, какие бы формы его действия ни принимали.
Для наблюдения за Зеебрюгге были отправлены из Дувра в состав отряда Кийза 2 подводные лодки типа C. Одна из них, C-34, уже дважды ходившая на разведку к этому порту, благополучно возвратилась в Гарвич, но другая, C-31, вышедшая 4 января из Дувра на Бельгийское побережье, пропала без вести. Главным же средством против подводных лодок противника адмиралтейство считало удар по базам соединенными силами флота и армии и тотчас стало настаивать на разработке плана такой операции.
Как мы знаем, за неделю до этого план уже был намечен на совещании французского и английского главнокомандующих, но встретил сопротивление бельгийцев. В это время наши союзники были очень далеки от идеи объединенного командования.
Адмиралтейство не могло согласиться с создавшимся положением, и как только пришло известие о гибели Formidable, оно немедленно поставило об этом в известность фельдмаршала Френча. Сообщая о новом очевидном доказательстве опасностей, грозящих нам от подводной базы лодок в Зеебрюгге, адмиралтейство просило категорического ответа, видит ли командующий пути к тому, чтобы взять обратно Зеебрюгге и Остенде соединенными усилиями армии и флота?
Ответ фельдмаршала, адресованный в военное министерство, гласил, что обращение адмиралтейства снова остро ставит тот самый вопрос, который он тщательно изучал в течение нескольких недель. Решение, удовлетворяющее общей военной обстановке, могло быть, по его мнению, только одно.
Обстановку он рисовал совершенно откровенно, не пытаясь скрыть трудностей, стоявших на пути выполнения плана, которому сам он сочувствовал не менее адмиралтейства. Доминирующую роль в соображениях Френча играло то обстоятельство, что, по мнению французского главнокомандующего, наступил момент, когда дело на фронте можно было сдвинуть с мертвой точки.
Данные обоих главнокомандующих говорили за то, что немцы на западном фронте, до прибытия их новых формирований, будут в течение нескольких месяцев слабее союзников. Поэтому союзникам надлежало нанести удар всеми наличными силами и как можно скорее. Вот почему Жоффр, сосредоточивая силы и собирая все подчиненные ему войска, чтобы повести одновременное наступление на Реймс и Аррас, желал получить французские части, занимающие позиции к северу от британской армии, и соглашался на предложение Френча объединить англо-бельгийские войска в одну армию. Хотя последнее не осуществилось, он все же настаивал на выводе французских войск из Фландрии. Сообщая обо всем этом, фельдмаршал пояснял, что при условии увода французских войск из Фландрии желания адмиралтейства неисполнимы, если он не получит крупных подкреплений. Для наступления на Остенде и Зеебрюгге он просил крупных подкреплений. Помимо предназначенных к отправке на фронт 28-й, 29-й и Канадской дивизий, ему требовалось не менее 50 батальонов из состава территориальных войск или так называемой «новой» армии. Перед правительством стояла трудная проблема.
Кардинальным пунктом был в то время вопрос, где можно лучше использовать вновь сформированную армию, т. е., другими словами, следует ли посылать ее во Францию или же надлежит избрать другое направление, на котором можно скорее достигнуть благоприятных результатов. Решение вопроса чрезвычайно усложнялось двойственностью соображений фельдмаршала. Отвечая на запрос адмиралтейства, от стоял за концентрацию сил на западном фронте, но в то же время писал Китченеру, что сомневается в ее целесообразности, так как не видит чтобы на западном фронте можно было достигнуть решительных результатов. Он не отрицал возможности прорыва фронта противника, считая, что это зависит лишь от количества людей и снарядов, но полагал, что «если немцы отступят даже до Рейна, это не решит исхода войны». Достигнуть полной победы можно только на востоке — на русском фронте. С другой стороны, разгром французской армии, в случае неудачи, считается равносильным катастрофе, почему он не допускал возможности снять хотя бы одного солдата с западного фронта. Последнее обстоятельство надлежало иметь в виду при разработке планов операций на других театрах. Не веря в успех ни одного из них, он подчеркивал, что все эти операции требуют участия войск первой линии.
В заключение Френч высказывал определенное мнение о необходимости сосредоточения всей нашей армии целиком во Франции, невзирая на невозможность достигнуть решительных результатов на этом фронте.
Вполне извинительно, что кабинет не мог и не хотел стать на точку зрения главнокомандующего, идущую вразрез с военной историей и означающую банкротство всех наших старых традиций.
Помня пример того, как во времена наполеоновских войн главные силы английской армии, находившиеся в Испании, поддерживаемые флотом, успешно действовали вдали от главного театра, правительство не могло столь легко отказаться от мысли использовать какое-либо самостоятельное оперативное направление, на котором наше господство на море давало нам преимущество над Германией, подобное тому, которое Веллингтон имел над Наполеоном. Однако, общая обстановка не подсказывала ни одного определенного направления. Пока Дания и Голландия оставались нейтральными, искать его в Северной Европе не приходилось. Операции в Адриатике против Австрии, даже в случае вступления в войну Италии, казались невозможными из-за подводных лодок. Третья альтернатива — наступление из Салоник совместно с сербами и греками, наиболее схожее с испанской кампанией Веллингтона, встречало затруднения в виде слишком длинных путей сообщения и, следовательно, не подходило при современных условиях ведения войны.
Оставалась еще Терция, но в то время мнение военных кругов было почти всецело на стороне Френча, который полагал, что успех в этом направлении не может привести к решительным результатам.
Реальность германских стремлений на Ближнем Востоке еще недостаточно сознавали. В то время считали, что если немцы принудили Турцию взяться за оружие, то только ради того, чтобы заставить нас распылить свои силы. Поэтому наше выступление в Турции могло бы быть наруку противнику. Все эти обстоятельства, вместе взятые, в связи с необходимостью установления надежного господства в отечественных водах, на первый взгляд, приводили к заключению, что план операций против Зеебрюгге и Остенде, разработанный фельдмаршалом, — единственный, доступный при создавшейся обстановке, невзирая на всю неуверенность в его успехе.
Однако, на самом деле, это было не так. Пока шли обсуждения, появился новый фактор. Результат первой ошибки в Средиземном море, все больше и больше сказывавшийся в момент ухода Гебена в Дарданеллы, почувствовался и на побережье Фландрии. Впервые он дал себя знать через день после гибели Formidable в виде телеграммы, полученной утром 2 января от Бьюкенена, нашего посла в Петрограде. Турки, с момента вступления в войну предоставленные в Средиземном море самим себе, не только подготовили вторжение в Египет, но и повели под руководством немцев наступление на Кавказе, сильно встревожившее командование Кавказской армией, которое требовало срочных подкреплений[42]. Русский главнокомандующий в. к. Николай Николаевич не мог дать никаких сил с главного театра. Хотя под Варшавой ему и удалось приостановить вторжение противника в Польшу, но немцы проникли достаточно глубоко для того, чтобы остановить вторжение русских в Галицию, и для возобновления этого многообещающего наступления надо было подготовить решительный удар в Польше.
42
План турок намечал окружение главных сил Кавказской армии в районе Саракамыша и нанесение здесь сокрушающего удара. Энвер-паша потерпел полное поражение, потеряв под Саракамышем 2 корпуса, один — уничтоженным, другой — взятым в плен. Результатом саракамышской победы были усиление влияния Антанты на страны Ближнего Востока, переброска Турцией на кавказский центр значительных сил, действовавших до того против союзников в Сирии и Месопотамии, и, наконец, полный срыв турецких замыслов против Египта. —