Когда после скандала с отставкой Гранота новый хозяин газеты назначил Шайке Алона главным редактором, я даже не знал, стоит ли радоваться за моего давнего покровителя. С одной стороны, главный редактор "Мевасера" — козырная должность, и из анонимного — хоть и всемогущего — сотрудника редакции Шайке в одночасье стал национальной знаменитостью. Его портреты и биографии были сразу опубликованы во всех газетах, интервью с ним заполнили теле— и радиоэфир, ссылки на него начали появляться в корреспонденциях CNN и "Тайма". С другой стороны, Шайке пятнадцать лет опровергал собственным примером знаменитый принцип Питера, гласящий, что никакой работник не может долго удержаться в должности, для которой он более всего подходит: его непременно переведут на другой род работы, в которой он наименее компетентен. И вот явился Юсуф Мавроди, как некий deus ex machina или пресловутый бетховенский аккорд, чтобы восстановить в отношении Шайке этот универсальный принцип, сделав лучшего на Ближнем Востоке начальника деска весьма посредственным главным редактором.
Его блестящие администраторские таланты, умение организовать работу деска в режиме страшного давления, чутье и цепкая память не пригодились Алону в новом качестве. Теперь его задача была определять направление и стиль огромной газеты, выпускающей 350 полос "таблоид" в неделю, привлекать авторов для колонок, самому писать статьи "От редакции", да к тому же еще присутствовать на всех официозных мероприятиях. За 15 лет работы начальником деска Шайке, по его собственному признанию, не обзавелся даже пиджаком для подобных оказий. Выяснилось, что для своих новых функций Шайке является далеко не самой удачной кандидатурой. О стиле и содержании неновостных полос "Мевасера" он не имел ни малейшего представления. Он их и не читал никогда. Собственных идей о том, что стоит в газете исправить, у него не оказалось. На официозных мероприятиях его плюгавая коренастая фигурка в неуклюже висящем костюме смотрелась невпечатляюще; особенно прискорбное зрелище он являл собой на международных тусовках, не владея ни одним языком, кроме иврита, да двух десятков слов на арабском (из армии) и идиш (от польской бабки). Интервью у Арафата ему пришлось брать через переводчика, ибо коронная фраза его арабского лексикона "Уаэф, ана батухак!"[21] мало подходила для оказии...
Но самой большой катастрофой были колонки, которые Шайке начал писать по всякому удобному и неудобному поводу, ставя их на первую страницу обложки — там, где высоколобая "Адама" помещает обычно комментарии своих политических и военных обозревателей к центральной новости дня. Более плачевного примера наивной графомании в израильской журналистике я, пожалуй, и не припомню. До такой патетики даже национально-религиозный "Халуц" не опускался. Назавтра после убийства премьер-министра обложка "Мевасера" украсилась статьей Шайке "Мы все теперь — сироты". А после того как в БАМАДе признали-таки, что ближайший соратник и конфидент убийцы, Авигдор Хавив, действительно работал на секретную службу и имел кодовое имя "Коктейль" (разоблачение впервые появилось в "Мевасере"), Шайке поспешил опубликовать за собственной подписью авторитетное сообщение, что Хавив был "не агентом, а всего лишь осведомителем секретной службы". Публикуя это важное известие, Шайке ссылался на "надежные источники в руководстве БАМАДа" — те самые источники, которые еще за день до статьи в "Мевасере" яростно отрицали любую связь между Хавивом и секретной службой.