Выбрать главу

Не выдержав позора разоружения, один офицер застрелился. Когда его хоронили, английский крейсер салютовал.

Общественное мнение было так возмущено, что под влиянием его вскоре произошел возврат оружия.

Союзные дипломаты

Еще в Харбине Вологодского посетили Высокий комиссар Англии сэр Чарльз Эллиот и начальник японской дипломатической миссии на Д. Востоке граф Мацудайра.

Сэр Чарльз Эллиот, впоследствии английский посол в Токио, уже не раз бывавший в России, свободно говорит по-русски, хорошо знает Восточную Сибирь и Восток вообще. Он проявил большой интерес к положению дел в Сибири и намерениям Вологодского и на другой день отправился на запад, в Омск, для личного ознакомления с обстановкой.

Граф Мацудайра — типичный японский дипломат. Он никогда не отвечает на вопросы без оговорок и предпочитает спрашивать.

Оба посла отнеслись к главе омского правительства с большим вниманием и интересом.

Во Владивостоке круг дипломатических сношений расширился. Там были еще представители Франции и Америки, послы Реньо и Моррис.

Почтенный Реньо долго служил на Ближнем Востоке. Перед приездом во Владивосток он был французским послом в Токио. Более сердечного отношения к правительству, чем проявил он, я не представляю себе. Это был действительно благожелательный друг. Он отлично понимал, как трудно положение Вологодского во Владивостоке, где в его распоряжении не было никакой реальной силы и где все, и русское и иностранное, было одинаково расчленено, запутано, сложно и непонятно. И он охотно давал советы и указания, помогая или ускоряя решение.

Совершенно иначе встретил Вологодского Моррис. Он не только не сделал визита главе Сибирского правительства, даже после признания его всеми группировками Д. Востока, но и не отдал визита, к чему, казалось, обязывала обычная вежливость. По впечатлениям лиц, сопровождавших Вологодского при поездках к американскому послу, Моррис встречал его надменно и иронически.

Каково было людям, сохранившим в себе национальное чувство, видеть себя в русском городе на положении худшем, чем положение иностранцев! В то время как чехи, обладавшие военною силою, были на положении, равном со всеми союзниками, мы, «хозяева» страны, должны были просить разрешения на проезд по некоторым загородным шоссе. Так, однажды, когда я с кем-то из членов делегации выехал кататься за город, наш автомобиль остановил американский часовой, потребовавший пропуска.

Через несколько дней после нашего приезда уезжал на запад Гайда. Провожать его собрался весь дипломатический корпус. В блестящем обществе дипломатов серенькие фигуры скромных омских представителей совершенно терялись. На вагоне Гайды, быть может намеренно, была оставлена надпись «Иркутск — Москва». Публика проводила Гайду овациями.

Переговоры во Владивостоке

Обстановка, в которой оказались союзники во Владивостоке, многое объясняет в их поведении и отношении к попыткам каких-либо практических соглашений. Многочисленность «правительств», из которых ни одно не признавалось в своем бессилии, взаимная травля и стремление опозорить друг друга, без всякого внимания ко всей неприличности подобных самопосрамлений на глазах посторонних, — все это только роняло престиж русских вообще, и появление во Владивостоке представителей примиряющего и выдержанного в своих внешних и, в частности, межобластных отношениях омского правительства не могло изменить создавшееся во Владивостоке настроение. Для Морриса Вологодский был, вероятно, не больше, чем представитель новой забавной комбинации власти. Задавшись, прежде всего, целью помощи чехословакам и объяснив так свое появление на Дальнем Востоке, союзники не проявляли желания ознакомиться с самостоятельными нуждами каких-то областных правительств. Они могли бы вести переговоры о помощи только с правительством общероссийского масштаба.

Вот отчего до окончания работ Уфимского совещания и объединения власти никаких серьезных шагов для соглашения о помощи Сибири не могло быть сделано.

Было, однако, два выхода.

Один заключался в использовании чехословацкого вопроса в качестве основы соглашения. Можно было просить о различного рода помощи, мотивируя невозможностью, в противном случае обеспечить безопасность чехословаков. Мы учли это, и когда Гайда стал домогаться назначения его командующим сибирскою армиею вместо Иванова, мы, члены дальневосточной делегации, решили согласиться на такую комбинацию, рассчитывая, что назначение Гайдн обеспечит помощь Америки. В этом смысле я вел переговоры с Омском. Мотивы к назначению Гайды были еще и другого рода. Ко мне постоянно приходил во Владивостоке поручик Калашников, сыгравший впоследствии роковую роль в организации иркутского переворота. Он говорил о тех интригах, которые наблюдались в русском командном составе, о жажде получить беспристрастного начальника, который бы давал движение и назначение только по заслугам, о личной популярности Гайды. Я отнесся к словам Калашникова с доверием, тем более что Омск уже страдал от соперничества генералов и военного кумовства. Назначение Гайды, однако, не состоялось вследствие энергичного сопротивления Омска: «назначение Гайды сделает его несменяемым», телеграфировали оттуда.