Обидно, что до сих пор никак не могу вспомнить, что говорил вчера, когда был пьян. Нет, определенно они что-то подмешали мне. Взять, что ли, мочу на анализ, отнести моему знакомому в лабораторию госпиталя, чтобы узнать, что же все-таки они подмешали? Не стоит. Не надо показывать, что я их тоже проверяю…
Хоанг посмотрел на часы: половина девятого. Полковник Винь Хао велел ему явиться к девяти часам в технический кабинет отдела. Хоанг выпил успевший уже остыть кофе, подошел к книжной полке, достал несколько книг, разложил их на столе, на одну из книг насыпал немного пепла от сигареты. Открыл ящик письменного стола, стоймя поставил пачку сигарет и осторожно задвинул ящик. Если кто-нибудь в его отсутствие захочет посмотреть его бумаги, он будет об этом знать.
…Без пяти минут девять он вошел в технический кабинет отдела. Винь Хао и Фонг уже поджидали его. Отвечая на его приветствие, Винь Хао слегка кивнул и попытался изобразить улыбку, которая ему, однако, не удалась: взгляд оставался настороженным, и это его выдало. Фонг же вежливо наклонил голову и тут же отвернулся.
Винь Хао пригласил Хоанга сесть. Невольно или умышленно, но только он показал именно на то кресло, которое было оборудовано всевозможными датчиками и предназначалось специально для допросов. Внешне оно ничем не отличалось от обычных кресел, какие ставят в гостиных, к нему были приделаны умело спрятанные ремни, которые управлялись кнопками, расположенными на спинке. Кресло могло опускаться, подниматься, вращаться, опрокидываться.
— Майор, — сказал Винь Хао, — вы по-прежнему будете исполнять обязанности офицера связи при военном кабинете президента, но отныне вам придется больше работать непосредственно с нами. Господин президент следит за вашим продвижением по службе и хочет, чтобы мы задействовали вас в серьезных делах. Сегодня господин начальник военного кабинета оказал вам особую милость: вы удостоены чести от имени офицеров и солдат республиканской армии зачитать эту общую декларацию перед телевизионной камерой.
Он вынул из портфеля листки, отпечатанные на машинке, и протянул их Хоангу.
— Посмотрите внимательно. Если сможете заучить наизусть — тем лучше. Потом несколько раз прочитаете мне и подполковнику Фонгу. Вы человек умный, имеете степень бакалавра, несколько лет стажировались в Соединенных Штатах, наверняка вы отлично знаете, как надо читать такие вещи. Ваше выступление должно прозвучать как предостережение, если хотите, как ультиматум вьетконгу и северянам, и в то же время оно должно укрепить боевой дух нашей армии в десятки, нет, в сотни раз… — Он воздел руки вверх, но, не найдя других, еще более высперенных выражений, опустил их и пожал плечами. — Словом, вы должны прочитать текст с выражением, с вдохновением, так, чтобы это запало в сердца и умы! Приступайте. У нас с подполковником Фонгом есть еще дела, нужно кое-что обсудить с майором Зи, ровно в десять мы вернемся сюда послушать вас. Вам все ясно?
— Да, господин полковник.
Хоанг встал и, вежливо склонив голову, подождал, пока эти двое выйдут из кабинета.
Он впервые оказался в этой просторной комнате без окон, весь пол которой был устлан толстым ковром, а стены затянуты сукном цвета запекшейся крови. На потолке горели яркие лампы, отбрасывая вниз столбы света, рассекающие царивший здесь полумрак. Жужжание кондиционера и легкое пощелкивание счетных устройств усиливали атмосферу таинственности этой комнаты. Хоангу хотелось забыть о всевозможных устройствах, установленных вдоль трех стен. Он прекрасно знал, что, несмотря на сделанную этим приспособлениям крикливую рекламу, они способны нагнать страху только на слабого духом человека, что сами они не могут ничего прочитать и ничего выявить ни в человеческом мозгу, ни в сердце.
Однако на одно обстоятельство он вынужден был обратить особое внимание: несколько систем сложных линз были установлены по стенам комнаты под разным углом для того, чтобы следить за каждым его жестом, за мимикой — Винь Хао и Фонг наблюдали за ним, анализировали его поведение, пытаясь нащупать слабое место.
Он положил листки с машинописным текстом на стол, сел прямо, вынул из кармана сигару, аккуратно обрезал ее и закурил. Поставив локти на стол, рукой, свободной от сигары, подпер подбородок и наклонил голову. Он знал, что мысли человека выдает в первую очередь выражение глаз и губ, и выбрал такую позу неспроста.