Глядя на занесенную снегом клумбу, человек невольно вспоминал, что еще недавно на ней возвышалось то, что осталось от памятника — пустая бестолковая тумба, на которую разные массовики-затейники время от времени пытались водрузить то вновь обретенный трехцветный флаг российской державы, то вовсе уж неуместный деревянный крест. Лазили. Крушили пудовым молотом сделанное на века основание из кровавого гранита… К счастью, новые столичные власти вовремя положили этому безобразию конец. А то ведь в самом деле перед заграницей бывало стыдно.
С унылым старческим вздохом, человек отошел от окна, не спеша прошелся туда-сюда по кабинету и грузно сел за огромный, министерского вида стол под портретом президента России. Когда-то из этой золоченной багетной рамы подозрительно косился на входящих в кабинет своим иезуитским всевидящим глазом все тот же железный страж. Теперь и портрет пылится себе где-нибудь в темном подвале новейшей истории. О времена, о, нравы…
Цепким взглядом стальных полуприщуренных глаз человек презрительно покосился на аккуратно разложенные по левую руку, будто на уличном лотке, свежие французские газеты.
На первой полосе той, что лежала сверху, под крупной цветной фотографией, на которой в луже коричневой крови красовался глазастый оскаленный труп, пламенел кровавый заголовок: «МСЬЕ СЛАВИНСКИЙ ЗАКАЗЫВАЕТ ПОЧЕТНЫЙ ЭСКОРТ», а чуть пониже и помельче: «Очередное убийство русского бизнесмена». При желании можно было читать и дальше: «Следующей жертвой неизвестного убийцы стал найденный сегодня утром в своей парижской квартире русский предприниматель… известный как деловой партнер, близкий друг и доверенное лицо убитого в конце ноября в Ницце…»
Газета была вчерашняя, а содержание ее было уже дословно знакомо человеку. Разумеется, в переводе. С брезгливой усмешкой человек сгреб всю эту лоточную экспозицию в стопку и небрежно отложил на край стола.
Прямо перед ним осталась лежать только одна газета — русская, где в зловещей черной рамке красовался крупный заголовок: «СМЕРТЬ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ». Взяв ее в руки, человек впился пронзительным взглядом в резкий газетный снимок, с которого улыбался ему красивый седовласый мужчина, обаятельный, словно звезда экрана.
Да уж, господин «Фишер», подумал он, с кривой усмешкой разглядывая фотографию, изрядную ты подложил нам всем свинью. Просто удружил, родимый. Недаром эти вонючие чистоплюи наверху так всполошились. Сами заварили кашу из дерьма, а мы расхлебывай. Да еще так, чтобы комар носу не подточил. Тьфу! Дармоеды…
Внезапно, среди стоявших по правую руку в парадном строю многочисленных аппаратов правительственной связи, новеньких, с двуглавым орлом на глухом наборном диске, призывно заверещал внутренний телефон.
Человек неторопливо снял трубку.
— У аппарата!
— Товарищ генерал, — послышался в ответ почтительный голос дежурного, — вас генерал-лейтенант Свешников спрашивает, по общегородскому!
— Федор Степанович? — удивился человек. — По общегородскому, говоришь? Ну, что ж, валяй, родимый, соединяй!
Послышался короткий щелчок, и тотчас где-то вдалеке усталый одышливый голос нетерпеливо произнес:
— Михаил Васильич! Алло?! Ты меня слышишь?
Человек улыбнулся.
— Слышу Федор Степанович! Здорово, родимый…
Последовал неизменный обмен любезностями: как здоровье? сколько лет сколько зим? почему не звонишь старому другу?
— Дел, Федор Степанович, выше крыши, — продолжал улыбаться человек с сединой. — Ты уж не серчай. Я тебя, брат, частенько вспоминаю…
Поговорили о том, о сем. Про стариковское свое житье-бытье. Про детей. Про внуков. Но человек за столом сразу почувствовал, что старый друг звонил не за этим, и все сказанное было не более, чем предисловием к чему-то иному, что куда важнее обмена любезностями. И как всегда не ошибся.
— Слушай, Михаил Васильич, — с некоторой долей смущения начал стариковский голос в трубке. — Дело у меня к тебе есть.
— Дело говоришь? — притворно изумился человек за столом и настороженно сдвинул кустистые брови. — Ну, валяй, выкладывай. Ежели смогу — помогу. А ежели нет — так не обижайся на меня, дурака старого.
— Будет тебе, Михаил Васильич, не прибедняйся, — улыбчиво загудела трубка. — Сколько лет друг друга знаем, а ты все такой же. Все скромничаешь…
— Скромность украшает человека, — шутливо сказал Михаил Васильич со знаменитым кавказским акцентом и, сделавшись в одночасье серьезным, спросил: — Так чего у тебя за дело?