— Доброго пути, мой друг.
Ему следовало бы обнять ее, но он повернулся и, спотыкаясь, сбежал по ступенькам вниз.
Они прошли через сад, а в проулке свернули налево, не к дому, где жил Андраши, а в сторону Главной улицы, которая вела к рыночной площади. На углу их встретили два товарища Косты, вооруженные автоматами. Один пошел впереди, другой сзади. Он шагал рядом с Костой, и его мысли обретали ясность и четкость. Как бы то ни было, но ожидание кончилось. Бремя тоски исчезло.
Товарищи Косты отстали от них на повороте улицы. Он быстро и уверенно шел за Костой вдоль фасадов с закрытыми ставнями в сторону рыночной площади. Но, не доходя до нее, они свернули под широкую арку, где прямоугольный сгусток тени от толчка Косты превратился в отворяющуюся дверь. За ней стоял коренастый человек, который, по-видимому, поджидал их тут. Они обменялись обычным партизанским приветствием: «Смерть фашизму! Свободу народу!» Какому народу? А, все равно! Сейчас он был даже рад этим лозунгам. Отец Косты сказал:
— Марко наверху. И злой как черт, можете мне поверить.
Они вышли во двор и нырнули во тьму еще одного подъезда, который вел в полуподвальный этаж длинного низкого дома времен Австро-Венгерской империи. Он, спотыкаясь, брел за Костой, который, спотыкаясь, брел за своим отцом — тот, очевидно, думал, что они способны видеть в темноте, как днем. Он выругался, сознательно употребив подхваченное у партизан ругательство, которое давно уже совершенно утратило свой прямой смысл. Ему снова стало легче — во всяком случае, сейчас он был с друзьями, и они не задавали вопросов, на которые невозможно ответить. Эти люди давно и окончательно решили для себя, какую позицию они занимают" и что им следует делать. Если они и ждали, то лишь спасительной возможности действовать, больше не задавая вопросов, больше не нуждаясь в ответах.
Они поднялись по лестнице и очутились в коридоре, рассеченном полосой желтого света, падающего из полуоткрытой двери. Он быстро вошел в комнату. За столом, на котором горела свеча, сидел Марко — в сапогах, затянутый ремнем, с пистолетом. Знакомая фуражка с красной звездой была сдвинута на затылок крупной седеющей головы, от носа к подбородку треугольником залегли глубокие складки. Он рванулся вперед, здороваясь, увидел радость в глазах Марко, увидел веселый блеск его стальных коронок, услышал зычный голос Марко, хорошо знакомый всем партизанским группам на Плаве Горе и по всему краю, раскинувшемуся до гор Боснии. Марко вскочил на ноги:
— Ну, что с этим вашим другом, капитан?
Но он почти не слушал, что говорил ему Корнуэлл, как будто уже знал ответ.
«Ну конечно, он знает, — думал Корнуэлл. — Но мне все равно. Теперь мне все равно. Мы уходим отсюда, мы уходим… А остальное не имеет никакого значения».
— Значит, вы больше ждать не хотите? — рявкнул Марко.
— Бесполезно…
— Очень хорошо. Ведь если бы вы и хотели, все равно больше ждать нельзя.
— Так значит…
— Я вам сейчас расскажу. Слушайте.
Его охватило такое счастье, что он не устоял перед искушением поддразнить Марко:
— Нет, вы правда хотите мне что-то рассказать? Ну, если так, значит, все идет кувырком.
— Кувырком? Кто это вам сказал? Только не я, товарищ!
— Так рассказывайте!
Марко ухмылялся, смакуя шутку.
— Да, правда, мы не большие любители разговоров. Не то, что некоторые люди, э? Как по вашему, не то, что некоторые люди?
— Возможно, — согласился он, усмехнувшись.
— Еще бы! Ну-ка садитесь, и я введу вас в курс.
Они сели к столу друг против друга, положив локти на гладко оструганные доски, как во время совещания. Он ощутил новый прилив облегчения — это был еще один партизанский обычай. Порядок, дисциплина, серьезность — Марко придавал им большое значение.
— Наконец началось! — объявил Марко, и пальцы его левой руки щелкнули под привычным нажимом правой.
Его длинное лицо, окутанное тенями пыток и болезней, вдруг исполнилось здоровья и силы.
— Слышите? Они бегут!
— Как? Из-за… — Он замялся, и Марко не дал ему докончить.
— Из-за действий союзных армий на западе, мой друг? Ну нет, черт побери! Их бы нам тут и до второго пришествия не дождаться. Ведь так? — Он улыбнулся Корнуэллу с некоторым сочувствием. — Нет-нет, это настоящий фронт. Восточный. Они прорвали немецкую оборону. Не знаю точно где, но только не так уж далеко отсюда, и теперь все дороги будут забиты немецким транспортом. Вы такого еще не видели и никогда больше не увидите. И в городе их будет полным-полно. А потому пора уходить, понимаете? И побыстрее, черт побери. Еще день, много два, и тут будут немецкие войсковые тылы. Они нагонят сюда военной полиции, и пойдут повальные обыски.