Андраши приподнялся и сел на соломе. Руперт объяснил:
— Это наш командир… здесь, на северном берегу. И Дмитрий Малиновский с двумя своими солдатами.
— Как? Русский?
— Вот именно! — Он отвечал небрежно, согретый удивительным ощущением счастья. Ему хотелось спрыгнуть с повозки и перецеловать их всех. Он не спускал с них радостных глаз.
— Но каким образом? Ведь они же сюда еще не пришли?
Он ответил, не думая:
— Нет, конечно. Он сбежал из нацистской рабочей команды.
— Значит, русский белый эмигрант?
— Да нет же. Настоящий русский. Военнопленный. Из нацистского лагеря смерти.
Он встретил недоуменный взгляд Андраши, увидел, как позади Андраши худые щеки Тома дергаются в насмешливой улыбке, и сердито соскочил на землю.
Они переночевали в крестьянской усадьбе на теплом сеновале, сытно поужинав копченой свининой, а утром отправились дальше пешком. Юрица вел их по узеньким тропкам напрямик через бесконечные кукурузные поля, все в молодых побегах, и к вечеру они вышли еще к одной укромной усадьбе.
— Нет, я, право, не поверил бы, — заметил Андраши, — что эти люди способны все организовать.
— Погодите, вы еще не то увидите, — не удержался Корнуэлл, упиваясь восхищением в глазах Марты. — На том берегу, когда встретите боевые группы. Вот там вы узнаете, на что они действительно способны.
Андраши даже с Митей установил вполне дружеские отношения и болтал с ним «на крайне ломаном русском языке», как объяснил он Корнуэллу, добавив, что Митя — «очень приятный человек, очень-очень приятный».
— Это замечательный человек.
— Да-да, я не сомневаюсь, что вы правы. Следующий день тоже был ясным и солнечным.
Казалось, ничего уже случиться не могло. До Дуная оставалось всего пятнадцать миль. Там их будут ждать Бора и Кара, чтобы перевезти на тот берег и проводить на Плаву Гору. А дальше все будет просто, дальше им, собственно говоря, опасаться нечего.
— А далеко от Плавы Горы до того места, где мы сядем в самолет? — Марта шла бодро, ее нежные ноги как будто нисколько не уставали.
— Если идти пешком, три-четыре дня, а может быть, и больше. Все зависит от обстоятельств.
— А потом? — Ее миндалевидные глаза смотрели нашего прямо и внимательно.
— Потом все будет уже позади. Во всяком случае, для вас! — Он радостно усмехнулся.
— А вы разве с нами не полетите? Он почувствовал, что краснеет.
— Нет, конечно. Моя задача заключается в том, чтобы доставить вас туда целыми и невредимыми. Но когда все это кончится…
— Да-да! — оживленно перебила она. — Мы с вами встретимся. В Нью-Йорке, верно?
От ее смеха ему стало совсем весело.
— Пожалуй. А может быть, в Риме или в Париже. Или даже в Будапеште. Я ведь собираюсь снова побывать в Венгрии.
Но она сказала, что вот этого уж никогда не будет. Андраши сухо пояснил:
— Она собирается обворожить американского миллионера. Или стать голливудской кинозвездой.
— И то и другое, папочка. Это же неразделимо, как ты не понимаешь?
Руперта охватила смутная тревога, но он сказал только:
— А я как-то не представляю, что мог бы жить где-нибудь, кроме Европы.
— После этого — жить в Европе? — презрительно бросила она. — Нет, вы сумасшедший.
Да, конечно, она очень молода. Но беда была в том, что рядом с ней он чувствовал себя еще моложе.
Вечером после ужина он взялся за Андраши. Он заговорил о партизанах.
— Ну конечно, вы сочтете, что я их романтизирую. Андраши снисходительным жестом протянул руки ладонями вниз, точно расстилая перед ним привычный церемониальный ковер. Иностранцы не знают, что такое хорошие манеры, любила повторять его мать. У них есть только правила поведения. И у Андраши этих правил было неисчислимое множество. Но на этот раз он против обыкновения перешел прямо к теме.