— Это правда, — вставил Бора. — Мы его врагом не считаем.
— Так почему же он не остановился, когда вы подали знак?
— Тут, товарищ, такое дело вышло. Он говорит, что они держали его под прицелом. Ну а ведь мы хотели его остановить, только чтобы получить сведения…
— И правильно сделали, Станко! Это очень удачно вышло.
— И тут видим, что с ним еще эти двое. Корнуэлл спросил холодно:
— Куда он их вез?
— Он вам сам скажет, — ответил Станко. — Ну-ка давай говори.
Шофер повернул к Корнуэллу круглое загорелое лицо и сказал внушительно, со снисходительным сознанием собственной безупречности:
— Я их вез в Емельянов Двор, а то куда же? Они позвонили по телефону, что сбежали из Бешенова, понимаете? А я как раз там был, Ночевал там, понимаете?
— Они позвонили по телефону, вы говорите?
— Помощь вызывали, а то как же? Да вы что, мне не верите?
— Он врать не будет, капитан.
Шофер был возмущен:
— Конечно, не буду. Чего мне врать-то? — Он говорил, как человек, который при любых обстоятельствах всегда окажется на правильной стороне, просто потому, что такой уж он человек.
Но Бора пробасил:
— А если мы тебя отпустим, ты поедешь туда и все выложишь, так ведь? Станко, друг, по-моему, лучше бы взорвать грузовик.
Тут шофер заговорил быстро и с большой убедительностью:
— Да зачем это? Разве что вы хотите вовсе прикрыть каменоломню. Тут ведь других грузовиков нет. Ни в Илоке, ни в Руме. Уж я-то, — добавил он, словно предлагая полезные сведения коллеге, достойному его внимания, — уж я-то знаю.
Том открыл капот и крикнул Боре:
— Одну гранату вот сюда, и дело с концом!
Но Бора уже обрел свою обычную рассудительность.
— Ладно, Никола. Он человек неплохой. От него есть польза, а если взорвать грузовик, он останется без работы.
Совсем успокоившись, шофер одернул кожаную куртку.
— Верно. Зря портить и ломать никакого смысла нет.
— Так уж и нет? А мне сейчас хороший взрыв не помешал бы. Легче на душе стало бы. — Он покосился на Корнуэлла. — А у вас?
Но Корнуэлл читал какую-то записку. Несколько секунд она трепетала в его пальцах, а потом он поднял голову и повернулся к нему:
— Вот прочтите. Ее принес Станко.
Этот смятый листок содержал известия с базы. Четкие наклонные буквы слагались в слова и строчки, смысл которых был предельно ясен: «Лондон настоятельно требует, чтобы вы доставили профессора без дальнейших задержек. Согласно инструкциям базы, передав его мне, вы немедленно возвращаетесь в Италию. Они отказываются понять ваши долгие проволочки и отсутствие радиограмм. Очень сожалею, но я тут ни при чем. С приветом…» И подпись: «Майор Р. С. Шарп-Карсуэлл».
Он отдал листок Корнуэллу.
— Идиоты! Думают, наверное, что мы тут пьем и веселимся.
— Нет, Они просто хотят избавиться от меня.
— А, бросьте! И ведь передатчик в реке утопил я. Все равно он не работал бы.
Корнуэлл ответил, не повернув головы:
— Когда вернетесь туда, можете рассказать все это им, если хотите.
В тот момент он ничего не заметил. И ответил только:
— Само собой! И уж я найду, что им сказать!
Корнуэлл пристально вглядывался в изгиб дороги на горе, хотя серая петля там, где она исчезала среди деревьев на склоне, была пуста.
Шофер забрался в кабину, и грузовик тронулся, слегка задев пленных. Они растерянно оглянулись. Бора оттащил их к обочине. Из-за плеча Боры офицер закричал по-английски:
— Если вы намерены убить нас, так имейте мужество сделать это сами!
Корнуэлл словно не услышал. Шаркая по щебню, он медленно пересек полотно дороги, которое отделяло его от Боры.
— Мы поведем их с собой назад, Бора. Бора покачал головой.
— Я с вами не пойду. — Он пожал плечами. — Вы уж простите. Я пойду со Станко. Я останусь на нашей Плаве Горе.
Он стоял перед ними, виновато разводя руками, — могучий и в чем-то беспомощный великан.
— Я пойду со Станко, — повторил он. Корнуэлл засмеялся сухим неприятным смехом:
— Значит, даже ты, Бора…
Он умолк и нелепо прижал кулаки к груди. Офицер снова прокричал по-английски:
— Так убейте же нас, только сами. Да, сами!
И тут Корнуэлл сделал то, чего никто не ждал. Он ударил офицера по лицу — грязному, но все-таки холеному и наглому. Том увидел, как на воспаленные глаза офицера навернулись слезы боли. Несмотря на всю свою самоуверенность, он явно был уже на пределе. Как и они все.