До железной дороги оставалось не больше десяти миль. И еще можно было успеть. Как они ни задержались, они еще могли перебраться через нее до зари. Но примерно через час Том понял, что они снова сбились с пути. Он прошел вперед, огляделся, сделал еще несколько шагов и остановился. Они застыли как статуи в настороженной мгле. Вокруг не было ничего — только немая равнина, чуть озаренная светом луны, уже заходящей за южный горизонт.
— Мы не можем идти дальше, — сказал Андраши, собрав остатки прежнего достоинства.
Он пропустил его слова мимо ушей. В Емельяновом Дворе, конечно, уже знают, что по мосту кто-то прошел. На заре их начнут разыскивать конные патрули.
— Наверное, мне надо было прикончить часового, — словно продолжая его мысль, сказал Митя. — Но надежда все-таки есть. Они ведь не могут установить, с севера мы шли или с юга. И наверное, решат, что мы шли с юга. Ведь они считают, что Плаву Гору они от нас полностью очистили. И если мы сумеем уйти подальше…
— Милован сказал, — перебил он, — что, пройдя Емельянов Двор, надо держаться чуть западнее. Свернуть с дороги.
— Мы и свернули.
— Да, но Милован сказал, что западнее мы выйдем на тропу, которая ведет за железнодорожное полотно в леса Грка. — Он повернулся к Марте. — Ну, как вы?
Страх бывает источником силы.
— Если идти еще далеко, нельзя ли мне попить? — спросила она.
— Мы поищем воды. А пока идемте.
Еще через полчаса, шагая по плоской равнине примерно на юг, но чуть западнее, они заметили над темной землей силуэт колодезного журавля. И устроили свой первый настоящий привал за все это время. Том нащупал деревянную бадейку, опустил ее в колодец и тянул веревку вниз, пока бадейка не погрузилась со всплеском в неподвижную воду. Вытягивая веревку, он видел, как далеко внизу лунный свет разбегается мелкой рябью. Из колодца тянуло запахом мха и гнили, но влажный воздух из недр земли омывал его лицо чистой свежестью. Вдруг ощутив необычайную бодрость, он выпрямился, продолжая тянуть веревку. Когда бадейка поравнялась с верхним краем сруба, он подхватил ее под разбухшее днище и накренил навстречу наклоняющемуся лицу девушки. После нее он напился сам. Вода отдавала застойной затхлостью равнин.
— Но в общем, годится.
Она снова наклонилась, но он положил руку ей на плечо.
— Смотрите не опейтесь.
Она погрузила лицо в бадейку, и ее темные волосы веером разошлись по серебряной лунной воде. Подняв голову, она повернула к нему белое лицо, поблескивающее в смутном свете. Он отпустил бадейку и задел рукой ее бедро. Митя оттолкнул его.
— Дай-ка мне, Ник.
Они сидели у колодца и отдыхали. До железной дороги оставалось не больше четырех миль. Но и это было слишком далеко.
— Мы должны переждать тут.
Андраши сказал то, что они знали и без него.
— Да, нам надо было не идти, а бежать. Так почему же вы не бежали?
Они пошли дальше, выглядывая место, где можно было бы укрыться до новой ночи. Луна уже закатилась, одна за другой гасли звезды, а небо на востоке, рассеченное и обагренное языками неведомого пламени, уже розовело, встречая день. Они перекидывались замечаниями об этих огненных вспышках на востоке. Где-то в стороне Белграда, милях в тридцати отсюда, не больше, бушевала ожесточенная битва. Но к ним она словно бы не имела никакого отношения.
В конце концов им пришлось опять остановиться, а до железной дороги по-прежнему было далеко. И тут его вдруг охватило отчаяние. Он уже не сомневался, что все их усилия сведутся к жалкой неудаче. Он шел, опустив голову, еле передвигая ноги, от недавнего прилива бодрости не осталось и следа. Теперь вперед их гнал Митя. Словно у него с Митей на двоих был один общий запас ожесточенной решимости, который оставался неизменным и только переходил то к одному, то к другому. Теперь была очередь Мити. Теперь Митя безжалостно гнал их вперед, толкал кулаками в спину, осыпал бранью, ни на секунду не позволял остановиться.
Так они добрались до крестьянской усадьбы, темневшей кубиками строений на пустой равнине. И снова Митя пошел вперед, но на этот раз он вернулся быстро. Тут никого не было. От сожженного дома осталась груда развалин.
— Придется рискнуть, — решил Митя и вытер лоб, белевший в рассветной мгле. — Переждем тут.
* * *Заря уже занималась, когда они забрались на сеновал, такой огромный, что там на слежавшемся сене могли разместиться хоть сто человек. Тут все свидетельствовало о былой зажиточности, и они совсем затерялись среди ворохов сена, заботливо уложенных хозяевами, которые бежали отсюда, бросив все, может быть, два года назад, а может быть, и три.