Госпиталь был страшно переполнен. В некоторых местах главврач с трудом пробирался между расставленными в коридорах койками или даже просто матрасами, лежащими на полу. Тяжелое зрелище, очень тяжелое. Особенно, когда почти с каждой кровати на тебя смотрят умоляюще-вопрошающие глаза: я скоро поправлюсь, доктор? Для половины ответ на этот вопрос: не скоро. И, как показывает последняя статистика, для десяти процентов больных ответ звучит еще более удручающе: никогда. При этом следует учитывать, что в госпитале – за счет соблюдения строжайшей дисциплины и всей возможной гигиены – еще не самый высокий уровень смертности.
В западном крыле находилось военное отделение. Сюда клали только раненых из действующих частей. Потому и раны были чище. Но страшнее.
Голова раненого была забинтована почти полностью, поэтому возраст невозможно было определить. Свободным оставался один рот. И этот рот непрерывно бормотал какие-то непонятные слова. Вокруг стояло человек пять из ходячих. Все что-то шумно обсуждали. Увидев главврача, они быстро разошлись.
– Что случилось? – Главврач повернулся к стоящей здесь же медсестре.
– Тяжелое осколочное ранение головы. Очень тяжелое. Мы думаем, к вечеру умрет... – неуверенно ответила она.
– Так. И зачем же меня звали?
– Александр Иосифович, он, кажется, иностранец. Мы вначале думали, бредит. Все время что-то говорит, по-моему, просит что-то. Никто его не понимает...
– Он слышит?
– Да.
Главврач наклонился над раненым.
– Вы понимаете по-русски?
– Не понимает, – тихо сказала медсестра.
– Do you speak English?
– Yes! Yes! – Радостно ответил раненый и замахал руками, словно пытался что-то поймать.
– Where are you from?
– I'm from Spain.
– Он испанец, – перевел Александр Иосифович медсестре. – May I help you?
– Yes! I need International Red Cross.
– Милый ты мой, – горько произнес главврач, – где ж я тебе возьму Международный Красный Крест? А откуда он вообще взялся?
– Не знаю, – медсестра пожала плечами, – привезли, выгрузили, документов, как всегда, никаких. – Видно было, что ей совершенно не хочется идти работать, а охота еще постоять здесь и узнать побольше об иностранце.
– What the number of your unit? – Александр Иосифович задал этот вопрос на всякий случай. Если солдат не представляет, где находится, номер своей части он ни за что не скажет.
Раненый еще сильнее замахал руками и несколько раз повторил:
– UN, UN!
– United Nations? – не веря своим ушам, переспросил Александр Иосифович.
– Yes, yes... – Руки раненого упали на кровать. Судя по всему, он потерял сознание.
– Документов точно – никаких? – на всякий случай переспросил главврач.
– Да нет же. – Медсестра упрямо тряхнула головой, из-под шапочки выбилась прядь светлых волос, и сразу стало видно, что девушка очень-очень молоденькая.
– А сопровождающие с ним были?
– Нет, Александр Иосифович, он был один.
– А где его форма? Могу я ее посмотреть?
– Форма... – Медсестра совершенно по-девчоночьи фыркнула. – Одна рвань. Мы ее сразу в печку отправили...
Раненый снова зашевелился и еще быстрее чем раньше забормотал. Испанские слова мешались с английскими. Чаще всего повторялось:
– Help me! Anybody, help me! I need International Red Cross! Help me!
Александр Иосифович с минуту еще задумчиво смотрел на испанца, потом повернулся к медсестре:
– Как вас зовут?
– Нина.
– Очень хорошо, Нина. Передайте вашему зав. отделением, что я вас посадил на пост около этого больного. У вас есть карандаш и бумага?
– Сейчас принесу.
Через пять секунд она уже стояла рядом, держа блокнот.
– Садитесь здесь и попытайтесь выяснить его имя и адрес.
– А как же...
– Очень просто. Сидите и твердите: “What is your name? Write your adress, please”. Запомнили?
– Нет, – честно ответила она.
– Запишите себе русскими буквами: “Вот из ё нейм? Райт ё эдрес, плиз”. Записали? Вырвите этот листок себе, а блокнот дайте ему. Как только получится, немедленно принесите мне. Все поняли?
– Да.
Выходя из палаты, Александр Иосифович обернулся. Любопытные уже снова стояли около иностранца. Нина присела на стул рядом его с кроватью и тонким голоском спрашивала:
– Вот из ё нейм? Вот из ё нейм, миленький?
Вечерняя бомбежка. 17 часов 30 минут.Сильно грохнуло где-то рядом. Со стола слетел листок и упорхнул далеко под стол.
– Странно, – произнес хирург, глядя на часы, – на две минуты сегодня задержались.
– Я думаю, они у вас просто спешат, – спокойно ответил главврач, отправляясь за упавшим листком. – Они никогда не опаздывают. Я давно уже сверяю по ним время. Начало вечерней бомбежки? Ага! Значит, семнадцать тридцать.
Невский проспект. 19 часов 11 минут.
Бронированная машина медленно объезжала завал. Александр Иосифович с грустью убедился, что с тех пор, как был здесь последний раз, Невский сильно поредел. Не осталось ни одного целого здания по правой стороне между улицей Гоголя и Мойкой, там, где раньше был кинотеатр “Баррикада”. Слева светило в небо окнами единственной уцелевшей стены кафе “Минутка”. Магазин “Очки”, Центральные железнодорожные кассы, как минимум, треть Гостиного двора... Во всем этом варварском уничтожении, однако, чувствовалась некая закономерность. По-прежнему стояли нетронутыми дворцы, соборы и просто красивые дома. Словно тот, кто бомбил, делал это, тщательно выбирая цели и обходя стороной то, что потом понадобится. Именно поэтому во дворцах и дорогих особняках сейчас располагались руководящие органы, детские учреждения и больницы. Исключение составлял, пожалуй, только госпиталь. Он был одним из первых стационаров в осажденном городе и создавался, когда еще не были открыты закономерности бомбежек. Сейчас он занимал все подвальные помещения бывшей Академии тыла и транспорта.
Бронированный автомобиль, в котором ехал Александр Иосифович, повернул на Садовую и через несколько минут затормозил у Михайловского замка. Главврачу предстоял прием у Руководящего Лица. Александр Иосифович знал только, что Лицо зовут Романом Николаевичем. И что достаточно одного его слова, чтобы завтра госпиталь не получил ни крошки еды. Или, наоборот, – две тонны бананов. – Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, уважаемый Александр Иосифович! – хорошо поставленным голосом произнес Роман Николаевич, выходя из-за стола. Главврач сделал над собой усилие и пожал протянутую руку. Теперь до конца разговора он, как обычно, будет терзать в кармане носовой платок. Который по возвращении в госпиталь немедленно сожжет. Руководящее Лицо давно и безнадежно страдало руброфитией ладоней. – Как дела? Как госпиталь? Много раненых? Устаете? – Хорошо выверенные интонации выдавали в Романе Николаевиче бывшего телеведущего. – Садитесь, пожалуйста. – Александр Иосифович сел в предложенное кресло. – Как говорится в старом анекдоте, у меня для вас две новости: хорошая и плохая. С какой начинать?