— Самойлов, не зарывайся! Ты еще скажи, что у вас тут расстреливают на улице без суда и следствия!
— Почему — расстреливают? — Саша удивился. — Что это тебе — военное положение? Я просто хотел сказать, что в адвокаты народ не идет. Мало денег платят.
— Так, может, у тебя и преступников нет?
— Есть…
Есть, конечно. И не меньше, чем в нашей действительности.
Саша сидел на телефоне с семи утра. Потому что первый звонок с информацией раздался в шесть пятьдесят восемь.
— Угу, угу… — изредка ронял Саша в трубку. — А вчера где был? Хорошо. Проверяй Храпунова и Крюкова, а Лешка пускай к матери Примакова зайдет… — Перед Сашей на тумбочке лежал лист бумаги, на котором он что-то помечал карандашом.
Света тихонько суетилась по дому, занимаясь всякими мелочами, которых в холостяцком быту всегда найдется тьма-тьмущая. Время от времени они встречались с Сашей глазами. «Есть что-нибудь?» — спрашивал Светин взгляд. «Пока ничего», — отвечал Сашин.
Примерно в половине одиннадцатого Саша вдруг резко вскочил с табуретки.
— Что? — нет, не крикнул, просто чуть громче спросил он. — Боцман? Когда? Едем! Как? Почему? Кретины!
Он резко бросил трубку и стукнул кулаком по тумбочке.
— Что случилось? — Света стояла в комнате. Сердце ее бешено колотилось.
— Славка сообщил, что вчера вечером известный рецидивист Бошков по кличке Боцман купил в булочной на улице Железноводской пачку печенья.
Наверное, Светило лицо не выразило мгновенного понимания ситуации.
— Купил? — переспросила она. — Но не украл же…
— То-то и странно. Итак, Бошков — это раз. Известнейшая сволочь, без тормозов, берется за самую грязную работу. Печенье — это два. Купил, а не украл — это три.
— Надо брать! — профессионально отреагировала Света.
— Надо… Мы бы и взяли. Да только эти кретины его упустили. Он исчез.
— Как — исчез?
— Нигде его нет.
— А в булочной его нельзя было сразу прихватить?
— Светило, откуда у тебя этот жаргон? — нахмурился Саша.
— Из книжек, — отмахнулась Света, — не цепляйся к словам. Почему они его сразу не взяли?
— Кто? Кто не взял? Наши его даже не видели. Это продавщица из булочной сообщила про печенье. Она там пятьсот лет работает, всю округу знает. Смотрит: Боцман печенье покупает. Удивилась. А когда спросили потом — сразу вспомнила. Понимаешь?
— Понимаю. А дома у него были?
— Товарищ Жукова, — с грузинским акцентом произнес Саша, — я нэ понимаю, кто у нас руководит опэрациэй? Ви или я?
— Слушай…
— Так, и что вы себе думаете — вы умнее начальства?
— Иди ты на фиг, Самойлов! — рассердилась Света. — Я тебя по-человечески спрашиваю! Никто и не спорит, что ты здесь самый умный!
— А я тебе по-человечески отвечаю: для того, чтобы проверить все, как ты говоришь, «дома» этого Боцмана, мне понадобится неделя сроку и десять человек сотрудников!
— Ну и что?
— Что — что?
— Так и проверяй.
Саша открыл рот, потом закрыл, не сказав ни слова, махнул рукой и пошел опять к телефону.
— Гешка? Это Самойлов. Что там у вас? А-а… Ну, хорошо, продолжайте. Только ты знаешь, что… Давай-ка еще несколько человек перебросим на помощь Гришке. Что? Да, Боцманом занимается. Что? Не слышу! Что за шум? Что ты там делаешь, черт тебя дери? А-а… — Судя по Сашиному лицу и короткому смешку, Гешка сообщил что-то смешное, но непечатное. — Все, понял. Понял, говорю! Конец связи!
— Что он сказал? — спросила Света, выходя в коридор.
— Ну не-ет, Светило, это не для твоих ушей, — покраснев, ответил Саша.
— Почему?
— Да, Гешка сейчас в «Прибалтийской» сидит, с… девушками разговаривает.
— Самойлов, ты меня за дурочку здесь держишь? — Кажется, Света рассердилась не на шутку. — Чего ты все выделываешься? Можно по-нормальному сказать: Козлодоев опрашивает проституток?
— Можно! — кивнул Саша, веселясь. — Сотрудник Жукова! Докладываю: сотрудник Козлодоев опрашивает местных проституток! Разрешите продолжать?
— Дурак, — сказала Света и ушла в комнату. Саша улыбнулся ей вслед и подумал, что в другой жизни он бы уже ползал перед ней на коленях, вымаливая прощение. Сейчас же он спокойно продолжил свои телефонные приключения.
Так они промолчали еще около часа.
А в половине двенадцатого тот же умница Козлодоев, тонкий знаток нежных струн женской души, сообщил, что в результате деликатно проведенной операции ему удалось стравить двух коллег по панельному бизнесу. Драку он успел пресечь, но в пылу словесной баталии проскользнула интересная информация. Оказывается, Таньке-Акушерке ее хахаль уже разрешил присматривать шубку из норки. Сказал, через день-два с полными карманами «зелени» придет. А Танька-Скелет сказала, что Акушерка все врет и никогда она лучше кролика ничего не носила, а то, что песец у нее две недели был, так и тот краденый, баба какая-то прямо в метро свою шубу опознала, чуть Таньке все волосы не повыдергала, а хахаль у нее, так и вовсе хрен отмороженный, кроме звездюлей ничего выдать не может, и никакая не шуба, а опять рожа в синяках от него обломится…
— Ну, ну, — торопил Саша красочный рассказ Гешки, — дальше-то что?
— А то, что кто у Таньки-Акушерки хахаль — ты не догадываешься?
— Боцман, — выдохнул Саша.
— Он.
— Отлично. — Саша сильно потер лоб. — Значит, говорит, хахаль через день-два придет с деньгами?
— Угу.
— Что ж, придется поторопиться. А где он, Танька, конечно, не знает?
— Откуда?
— Или молчит.
— Или не скажет.
— Ладно. — Саша на мгновение задумался. — Так, Геша, ты мне сейчас Гришку найди…
— А чего его искать, если он рядом сидит и кофе пьет! — удивился Гешка. — Причем уже со вторым моим бутербродом.
— Вы что, все там собрались — девок расспрашивать? — рассердился Саша.
— Не, не все, только я и Серебряков. Он к ним подход имеет, — заржал Козлодоев.
— Отставить подход! Живо собрать все отделение. Через полчаса встречаемся в подвале. Ясно? На моих сейчас: двадцать три — сорок семь.
Дальнейшее происходило с легкостью и стремительностью хорошо поставленного американского боевика. Собрались, перекинулись парой-тройкой шуточек, проверили оружие (Свете пистолета почему-то не дали), посерьезнели лицами, погрузились в машины, поехали. На первом же перекрестке разъехались в разные стороны — шукать Боцмана по «хазам да малинам», как говаривал незабвенный Глеб Жеглов.
Света ехала в Сашиной машине, подскакивая на ухабах (ленинградские дороги Саша, видимо, в силу каприза ностальгии оставил здесь привычно-дрянными), и сердилась. Но молчала. Не сказала ни слова, когда у первого адреса ее оставили в машине. Смолчала у второй квартиры-притона. И взорвалась лишь на третьей:
— Самойлов! Какого хрена я здесь сижу? Вы меня в качестве автомобильной сигнализации с собой возите или как? — Саша не отвечал, мрачно закуривая последнюю сигарету из второй за день пачки. — Самойлов! Я с кем разговариваю?!
— Со мной? — вполголоса удивился Саша.
— С тобой! Почему Лэйме дали пистолет, а мне — нет? Я такой же боец вашего отделения, как и она!
— Светило, — как можно мягче ответил Саша, — здесь не детский сад. И претензии типа: почему мне не дали такую же игрушку, как Лэйме, не проходят. Не дали, и все. Я так решил.
— И чем это она, интересно, лучше меня? — Вот это уже даже не детский сад, это какой-то отвратительный бабский скандал. Если он сейчас выведет меня за шиворот из машины, он будет прав. Но остановиться уже — никак. — Ты себе специально придумал девицу-соратницу? Чтоб молчала, все понимала, да еще и коллега по работе? И правила пионерские — никаких шашней в отделении? Это, интересно, откуда? Из «Небесного тихохода»? «Первым делом, первым делом — самолеты, ну а девушки…» Вот уж тебе со мной мороки: и с собой таскать, и пельменями кормить, и с раскладушкой заморочки… — Ой, мамочки, что ж я такое несу?
Совершенно обалдевший от этого монолога Гришка Серебряков вначале еще переводил взгляд с командира на Свету. В конце же — выпучив глаза, остановился на Саше.