— Папа… — сказал плачущий женский голос. — Папа, это я. Они меня увезли… Папа…
— Алло! — рявкнул Проханов. Голос удалялся, понятно было, что трубку вырывают из рук. Слышался издали и посторонний голос, резкий, грубый, но слов разобрать было нельзя.
— Алло, с-суки…
— Ты слышал, подполковник? У тебя нет другого пути. Я даю тебе на раздумья сутки. Через сутки тебе еще раз позвонит дочь. Постарайся, чтобы это был не последний ваш разговор.
Голос с явным кавказским акцентом. И сразу послышались короткие гудки.
— Вот так. — Подполковник поднял на меня свои темно-синие глаза, тяжелые под низко опущенными бровями. — Придется крепко подумать… Ох, крепко… И как бы я не додумался до чего-то нехорошего для них…
Он вдруг присел, словно боль в теле ощутил или усталость небывалая на него навалилась. Но, хорошо зная Проханова, я понял, что он не сломался, не занервничал. Он так собирает волю и концентрирует мысли.
— Да, — согласился я. — А майор Толстов на очереди. За тобой следом.
Жесткий взгляд подполковника Проханова уперся в меня.
—Каким образом? — не сразу понял он. — Они знают, где твоя дочь? В прочем, раз мою в Уфе достали, то…
—Может быть, и знают. Только не такие они простофили, чтобы дважды по одному сценарию действовать. Ждать, мне кажется, следует другого.
— Чего?
—Мне ночью подменили пистолет. Это, — я показал «ПМ» из своей кобуры, — чужое оружие.
—Паленый «ствол»? — Леня соображает быстро.
—Скорее всего.
—Ты вчера вечером водку где покупал?
—Первую бутылку в магазине, когда сюда ехал. Потом, когда добавляли, магазин уже был закрыт, брал в киоске на остановке.
—Подсунуть что-нибудь не могли?
—Откуда же я знаю… Я вообще в ваших краях впервые покупаю. Продавала молоденькая девчонка. Кто-то там у нее в киоске еще сидел. Я видел из-за занавески мужские ноги. Он водку и подавал. Но кто там был и как я мог ждать с этой стороны угрозу?.. Думаешь, снотворное?
—Очень уж крепко мы спали. И быстро вырубились. У меня и сегодня голова кружится. Как правило, такого не бывает. Похоже, водка была с клофелином. Обычно его используют.
—Да. Визит мы прозевали.
—Идет охота на спецназ?
—Похоже. И именно по этой причине Гаврош пока не подстрелила меня. А фээсбэшники с ментами ломают голову — как и почему я еще жив? А ларчик просто открывался. Началась жесткая вербовка. «Ствол» подсунули…
—Этот «ствол» мог уже быть засвечен где-то. Таких по России знаешь сколько гуляет…
—А если в сам момент засветки меня не было в том месте? За мной же не вели длительную слежку. Может у меня быть на тот момент алиби? Нет. Им нужно было сработать наверняка. И из моего «ствола» стрелять не стали, потому что на ихнем точно должен быть старый след. Хотят совместить старое и свежее. И звонят в ментовку. Сообщают о том, кто убийца и где его искать.
—И чего тебе теперь ждать?
—Значит, следует ждать момента, когда на меня навалятся ребята из группы захвата и обвинят в убийстве. Обычно все проходит так. Подваливают в гражданке. Человека четыре-пять. Выдрессированы все они по бездарному стандарту. И сначала бьют, а потом предъявляют ордер на арест. Когда уже сопротивления оказать не можешь.
—На чем может быть основан расчет чеченов? Если тебя возьмут, то ты для них пропал.
—Значит, они достаточно хорошо меня знают. И предполагают, что я не позволю себя взять. В самом деле, представь ситуацию. Иду я по улице, а на меня вдруг бросается группа ребят. И я даже не могу предположить, что это менты. Что я делаю?
—Лапки вверх, я думаю, не поднимаешь. И ребятам этим я не завидую.
—Вот и все. А потом чечены мне объясняют, что я в розыске. И как после этого доказать, что я не верблюд? Куда податься? Они и предлагают вариант.
—Но ты сегодня в таком состоянии, что вполне можешь и прозевать первый удар. Завалят, как ягненка, а потом будет поздно.
—Согласен. И они, наверное, так же подумали. Значит, сегодня подляны ждать не следует. Настучат завтра или послезавтра.
—Логично. Контрмеры?
Узнаю подполковника. Строго и по-военному. Нет ни паники, ни вырывания волос с задницы.
— Я думаю, следует пойти у них на поводу…
—Я тоже так думаю. — Он меня понял.
—Я обговорю этот вопрос с кем надо…
2
Дым «косяка» сладкий и липкий. От него немножко душно, хотя привычка к такому запаху давно уже въелась в кожу и не всегда раздражает сознание.
— Форточку открой. — Сам Муса никогда «травкой» не баловался, даже в молодости, но своим подчиненным это не запрещал. Они мужчины, и мужчины должны решать все за себя сами. Кроме того, многие курили, чтобы снять напряжение еще тогда, в прошлую войну. Тогда это очень было им нужно — успокаивало и давало ощущение собственной силы. И сейчас избавиться от привычки просто не могут. Но крепкие наркотики в своем окружении Муса не признает. Попадется человек на том, что колется, значит, места ему рядом не будет. Пусть уходит куда глаза глядят. Хоть в линейные бойцы, там «уколотых» много. Там вообще все можно, потому что жизнь там приравнивается к стоимости одного патрона.
Джабраил молча поднялся с табурета и открыл форточку. Он не расстается с Мусой с девяносто четвертого года, когда тот подобрал его семнадцатилетним пацаном-сиротой и стал воспитывать из него солдата. Как из сыновей воспитывал раньше, так и из него. И он всегда готов выполнить любое приказание командира.
Джабраил тоже не курит «травку». Из их группы только Умар прикладывается к «косяку». Подолгу мнет папиросу, стягивает папиросную бумагу вперед и набивает «травку» в освободившееся внутри место. Он приучился к этому поганому делу в зоне, когда еще при советской власти первый срок отбывал. Сейчас Умар сидит на полу, поджав под себя ноги. Взгляд его расслаблен и мысли далеко.