Глава 3. Чистяков
Первоначально меня надо было как-то легализовать. И это Чистяков сделал блестяще, в присущей ему утончённой манере. На следующий день он принёс мне справку о рождении, как две капли похожую на ту, что забрали у меня в Вологде, а через несколько дней я был уже обладателем самого что ни на есть настоящего паспорта с пропиской. И всё это ему удалось сделать легко и быстро. Как он говорил мне тогда, для него это сделали люди, которые были ему многим обязаны. Далее он привёл меня на завод и устроил учеником токаря в опытно-конструкторском бюро, в котором трудился сам. Надо сказать, что контролировал он меня безмерно и никуда одного не отпускал. С ребятами дружить запрещал, говорил, что, мол, у этой городской молодёжи одни лишь танцульки в голове, а он сделает из меня настоящего советского человека. Заставлял много читать. При этом книги, которые он мне давал, были систематизированы, то есть подобраны таким образом, чтобы, прочтя одну книгу, я, опираясь на полученные знания, мог без труда понять следующую. Все книги, которые я читал, были изданы ещё до революции, на некоторых стояли экслибрисы знаменитейших петербургских фамилий. По мере чтения этой литературы я понял, что моё умение угадывать или видеть предметы сквозь стены относится к категории белой и чёрной магии. А поняв это, я взглянул на мир совершенно другими глазами. Помимо всего прочего, Чистяков уделял много внимания моему самообразованию в области гипноза и восточной медитации. Читая книги этой тематики, я понял, что многими этими техниками я уже владею и использую их в своей повседневной жизни. Только я не знал раньше, что погружение человека в сон или в состояние оцепенения называется по-научному гипнозом.
Отдельные, непонятные для меня, фрагменты книг Чистяков очень подробно разъяснял, не считаясь со временем. Потом просил повторить, убеждаясь, что я понял материал именно так, как он мне его преподносил. Естественно, об этих наших занятиях не знала ни одна живая душа. По выходным он вытаскивал меня в музеи и там, как опытный экскурсовод, рассказывал о картинах и ювелирных изделиях, представленных в музейных коллекциях. По мере посещения музеев я начал понимать, чего, собственно, хочет от меня Чистяков. А хотел он, чтобы я при посещении дворцов и музеев своим рентгеновским зрением искал в стенах тайники или скрытые от глаз замурованные помещения. Кроме того, он поставил передо мной задачу, чтобы я на расстоянии научился определять подлинность представленных на выставках картин и икон. Первоначально и очень долго у меня ничего не получалось, но по мере многократных тренировок я уловил эту тонкую нить мистицизма, позволяющую мне отличить подлинники от подделок. В подлиннике присутствовала частичка души её создателя, отчего произведение светилось для меня золотистым цветом, а копии были всего лишь мёртвыми чёрно-белыми «фотографиями» оригиналов. При этом, чтобы сделать такое заключение, мне уже не требовалось даже близко подходить к произведению, а достаточно было посмотреть на него с расстояния в десять шагов. Аналогичная картина произошла со мной, когда я начал заниматься исследованием драгоценных камней. Все натуральные камни для меня излучали тепло. Самыми «горячими» камнями были рубины. И чем больше был камень, тем сильнее был его жар. Бриллианты вызывали в моих руках лёгкое холодное покалывание, как будто под руками находился проводник, по которому течёт электрический ток. А вот изумруды ощущались мной как «липкий» камень. Как будто бы их нарочно вымазали сахарным сиропом. С металлами, такими как золото или серебро, было ещё проще. Они просто, как магнит, притягивали мои руки. Если сила притяжения была большая, то это однозначно было золото, а если слабая, то серебро. От моих успехов у Чистякова захватывало дух, и он, потирая ладони, говорил, что нас в скором будущем ждут великие дела. Какие это будут дела, он не уточнял и моментально переводил разговор на другую тему.
Шли годы, и в тридцать восьмом году мне исполнилось восемнадцать лет, и я вместе с другими призывниками переступил порог военкомата. Знаешь, тогда молодёжь искренне грезила авиацией, танками, восхищалась победами Красной армии на Халхин-Голе и в Маньчжурии. И я тоже был подвержен этому массовому порыву и хотел продолжить свою учёбу в танковом училище. Но военный комиссар вынес мне приговор, что из-за моего роста я признан не годным к службе в рядах Красной армии и что свои подвиги я впредь смогу совершать только на трудовом фронте. Не знаю, было ли вмешательство в этот вердикт Чистякова, но мне дали от ворот поворот.