— Товарищ командир, все тринадцать самолетов в воздухе, идут курсом на цель, — доложил по самолетному переговорному устройству сержант Кротенко.
— Добро, — ответил в микрофон Преображенский. Он слегка потянул на себя штурвал, и ДБ-3 пошел ввысь. — А погодка как нельзя лучше, — сказал он Хохлову, показывая на румяную полосу заката. — Берлин будет как на ладони. Можно производить даже прицельное бомбометание.
— Если зенитки станут молчать, — отозвался Хохлов, сверяя курс.
— А мы их обхитрим!
И вдруг все пропало: небо, море, полыхающая вечерняя заря. Самолет врезался в облака. В кабине стало темно, светятся лишь циферблаты многочисленных приборов.
«Начинается, — подумал Преображенский. — Все, как и предупреждал метеоролог, — вспомнил он о капитана Каспине. — Может быть, вверху облачность поменьше?»
Штурвал на себя. Самолет нехотя идет в высоту.
— Кротенко, передавай: пробивать облачность! — приказал стрелку-радисту.
Стрелка высотомера медленно ползла по циферблату. Три тысячи пятьсот метров… Четыре тысячи… Четыре тысячи пятьсот. В кабине заметно похолодало, за бортом — тридцать два градуса мороза. Облака сгущались, превращаясь в плотные темные тучи. Преображенский вел машину вслепую, по приборам. Надежда, что облачность скоро прекратится, таяла с каждой минутой. Ей, казалось, нет ни конца ни края. Самолет бросало с крыла на крыло, кидало вверх и вниз, временами трясло, точно на ухабах.
— Надеть кислородные маски, — приказал Преображенский.
Чтобы вырваться из облачного плена, надо подняться еще выше. Стрелка высотомера как бы нехотя миновала отметку пяти тысяч метров, пяти тысяч с половиной и, наконец, шести тысяч метров.
Кабина негерметична, и в ней стало совсем холодно. Пальцы уже почти не чувствовали штурвала. Стекла очков покрылись инеем. Высота шесть с половиной тысяч метров.
— За бортом сорок шесть градусов ниже нуля, — раздался в наушниках голос Хохлова.
— Знатный морозец! Где мы?
— Возле датского острова Борнхольм, — ответил Хохлов.
Долго лететь на большой высоте мучительно трудно: дает себя знать недостаток кислорода. Подступает тошнота, дышать тяжело, холод сковывает лицо и руки, пробирается под меховой комбинезон. Нелегко приходится стрелку-радисту старшему сержанту Рудакову: в его приборе произошла утечка кислорода. У Преображенского не выдержали барабанные перепонки — из ушей потекла кровь.
«Надо дойти! — упрямо твердил он про себя и крепче сжимал штурвал. Обязательно надо!»
— Подходим к территории Германии, — сообщил наконец штурман.
«Балтийское море позади. Над землей, подальше от берега, облачность должна кончиться», — размышлял Преображенский.
Действительно, вскоре промелькнуло звездное небо. И снова мутная пелена окутала кабину. Но облака уже были другими, просветы стали появляться чаще и продолжительнее. А потом облачность осталась внизу, и взору открылась чистая звездная пустыня, над которой недвижно висела сиявшая луна.
— Штеттин, — доложил Хохлов.
Преображенский посмотрел вниз. Город был незаметен, На аэродромном поле скользили узкие лучики прожекторов, освещая длинную посадочную полосу: шли, по-видимому, ночные полеты.
— Может, сядем? — улыбнулся Преображенский. — Для нас тут и световое «Т» выложили. Ишь какие гостеприимные.
— Принимают нас за своих, — сказал Хохлов. — Прямо руки чешутся — вот бы долбануть.
— Да, хороша цель, — согласился командир.
Самолет опять нырнул в непроглядную тьму. Хохлов в который раз принялся производить расчеты на случай, если придется бомбить Берлин вслепую. Но облачность вскоре пропала. В лунном свете хорошо была видна автострада Штеттин — Берлин. Минут через десять впереди по курсу показались пятна света.
— Подходим к Берлину! — произнес штурман.
— И здесь нас явно не ждали, — кивнул полковник на незатемненный город. Что ж, тем лучше. Прикинь поточнее, Петр Ильич!
Вспыхнули и тут же погасли аэронавигационные огни флагманского ДБ-3. Вспышки повторились еще два раза. Преображенский подавал своим ведомым условный сигнал: выходить на цели самостоятельно. Он толкнул штурвал вперед бомбардировщик послушно пошел на снижение.
Под крыльями проплывали освещенные улицы, прямоугольники кварталов. Самонадеянность фашистов была видна во всем.
— Ах, сволочи, обнаглели дальше некуда. Ну подождите, сейчас мы вам всыплем!
— Цель через пять минут, — сообщил Хохлов.
Россыпи огней все ближе и ближе. Видна узкая лента реки. Блеснуло озеро.