Павел уверенно распахнул дверь и вошёл. Олеся прошмыгнула следом.
Павел оглядел пустое помещение и растерялся. Взгляд, привыкший сравнивать длины очередей и выбирать самую короткую, прыгал с одной кассы на другую, пугаясь свободных окошек, как калькулятор деления на ноль.
— Вот свободно, — Олеся плечом слегка подтолкнула Павла вперёд.
— Слишком что-то свободно, — пробурчал Павел и навалился грудью на узкий пластмассовый подоконник: — Один до Самары, будьте любезны. Купе. На сегодня.
Короткостриженная кассирша, девушка лет двадцати пяти, в белоснежной форменной рубашке облокотилась на стол, положила щёку на кулак и спала над толстым справочником с набранными мелким шрифтом таблицами и формулами.
— Девушка! — Павел нетерпеливо постучал костяшками пальцев по стеклу кассы.
Книга соскользнул на пол, кассирша встрепенулась и презрительно посмотрела на Павла.
— Самара. Купе. Сегодня, — нарочито сдержанно повторил Павел.
Девушка нехотя, но ловко пробежала пальцами по клавиатуре компьютера и с усталым удовлетворением выдохнула:
— Кончилась Самара.
— Что ж такое! — Павел стукнул кулаком по подоконнику. — Посмотрите ещё раз, девушка, может, завалялся где билетик, а?
— Где завалялся, — кассирша кисло скривилась, — в компьютере?
Павел повернулся к Олесе:
— Видишь, вот… Ну что ты смотришь?
— Я не смотрю. — Олеся отвернулась.
— И никто, конечно, не виноват! — У Павла в висках застучала кровь.
— Я не виновата. — Олеся потянула Павла за локоть. — Пойдём домой.
— Домой… Леся… Домой… — прохныкал Павел, запрокинул голову, разглядывая потолок, и вздохнул: — Скоро будем ездить, как в Бангладеш, на подножках и крышах вагонов.
Позади отворилась дверь. Павел повернулся на звук и невольно тяжело сглотнул. В их сторону от входа шёл молодой мужчина. Ростом выше среднего, подтянутый, широкоплечий. Манерно уложенные русые волосы отливали золотом в солнечных лучах, бьющих сквозь пыльные окна. «Ишь, красавчик, — озлобился Павел, оглядев безупречно сидящий на вошедшем кремовый летний костюм, и украдкой взглянул на Олесю. — Так и знал! На такого, конечно, кто ж не посмотрит?!» Ранимое мужское эго Павла запаниковало и выбросило белый флаг.
— Простите, господа, — обратился к ним красавчик бархатным баритоном, — могу я сдать билет?
— А у вас докуда? — выпалил Павел и тут же мысленно высек себя за «колхозную» интонацию.
— Разве не по всем направлениям есть возврат? — чарующе дипломатично уточнил красавчик.
— Да нет… — растерялся Павел, — вот касса.
— «Да-нет», — заворожённо повторил красавчик, голубые глаза его сверкнули, а от улыбки на щеках завязались ямочки. — Обожаю этот язык. Мадемуазель, — обратился он к девушке за кассой, — могу я сдать билет до Самары?
— Ой… — кассирша глупо разулыбалась, то ощупывая бобрик над ухом, то проверяя пуговицы на рубашке. — Конечно! Передумали ехать?
— Трудно расстаться со столицей, знаете ли, — красавчик протянул в окошко кассы паспорт, — пьянит дух свободы.
— Понимаю, — кивнула девушка и тут же строго уставилась на Павла: — Мужчина, вот тут… Сдаёт господин… Билет брать будете?
От пренебрежения в слове «мужчина» Павел даже поперхнулся. Он хотел возмутиться, но в бесплодных поисках хоть малейшего превосходства над молодым человеком самооценка потерялась в мрачных глубинах самоуничижения. Павел сконфузился и сунул паспорт в окошко:
— Буду-буду! Вот! — Он кашлянул и снова покосился на Олесю. Она безучастно изучала расписание поездов. Павел удовлетворённо кивнул.
Красавчик забрал свой паспорт и, пряча документ во внутренний карман пиджака, посмотрел на Павла с хищным обожанием:
— Счастливого пути!
Павел едва удержался от книксена.
— Да-да, спасибо! — поблагодарил он и отвернулся, стремясь поскорее избавится от психологического гнёта альфа-самца. — И вам… Счастливо оставаться! На свободе…
Парень грациозно удалился, оставив в глазах юной железнодорожницы грустный отпечаток встречи с прекрасным.
— Юсенков? — голос кассирши прозвучал по-командирски строго.
— Там неразборчиво напечатано? — съехидничал Павел.
Девушка не ответила, хладнокровно вбила данные и распечатала билет.
***
— Ну, Леся, вот и всё. — Павел не удержался и коснулся Олесиной руки. — И не надо прощаться…
— Я не прощаюсь, — оживлённо вставила Олеся.
— … так мучительно долго! — закончил фразу Павел и устало добавил с прохладцей: — Иди домой, пожалуйста. Прощай! Прощай!