Шибает выхлопами, жаром из-под решеток, согрелась «сушка», спешит за мощными, почти новыми танками. Качает машину на невидимых кочках, летят из-под гусениц комья сырого снега. Да быстрей бы, нерва не хватает. Прилучко, чудак, теребит завязки ушанки, норовит плотнее затянуть, чтоб не слетело на ходу. Сам себе уши запечатал, эх, сказать бы. Но на ходу разве объяснишь? А Митрич опять скалится. Вот и так жутко на зубищи смотреть, да еще немецкий снайпер блеск поймает. Тьфу, нервы ни к черту…
И погода, как назло — дрянь сияющая. Выглянуло солнце, чуть ли не первое за эти дни движения и ввода в бой бригады. Танки и самоходки как на ладони — серые грязные коробки на снегу, может, с проталинами слегка сливаются, если издали наблюдать, но то вряд ли…
А подбитые машины уже миновали. Лежит у гусеницы тело в черном комбинезоне, розовый след на серо-белом снеге уже поблек. Почти сразу парня кончило, не отполз, не успел помучиться…
Сквозь рев машины доносится вскрик десантников — Прилучко и Хрустов в голос ахнули.
Танк с бортовым «33» шел третьим от самоходки — немецкий снаряд ударяет в лоб, практически в люк мехвода. Машина содрогается, казалось, готова перевернуться… остается на гусеницах, но сзади, из двигателя, вырывается клуб пламени. Почти насквозь прошило. Ох, хреново-то как…
Олег, скорчившись, выглядывает поверх рубки. Да где же они, откуда лупят?
Звон нового попадания… резкий, короткий, снаружи он совсем иначе слышен… «тридцатьчетверка» с бортовым «30» — командир первой роты — еще ползет по инерции, в башне пробоина, из люков и даже из ствола орудия тянутся струи дыма. Встал танк, люки не распахнулись…. А десант еще раньше с брони смыло.
— Лейтенант, башку пригни, — орет Митрич, с силой тянет командира за ворот. — Стрельнут щас!
— Отстань! — вырывается Олег.
Где же они, где фрицы⁈ Качаются пологие склоны холмов, нет ничего живого.
А по самоходке действительно бьют — взвизгивают, скулят рикошетами пули. Пулемет откуда-то кроет. Да хрен с ним…
Холм дальний, на нем… серое, смутное, но вроде бы большое…
Олег рывком вползает на рубку, приоткрывает незадраенный люк, орет, не жалея горла:
— Он на вершине. Маневрирует…
— Видим, видим уже, — невнятно отвечают снизу, знакомо прет из боевого отделения смазкой и пороховой гарью, пока еще холодной. Даже сквозь рев и лязг слышно, как надрывается рация «я „десятый“… вершина»…
Самоходка делает «короткую», товарища лейтенанта успевают за шаровары сдернуть обратно на корму. Выстрел — резкий, звонкий — уходит стомиллиметровый трассер к вершине холма. С остановок бьют другие танки батальона…
И ответ тут же — вспыхивает «сушка», шедшая правее. Десанта на ней тоже уже нет, но распахиваются люки, жив кто-то из экипажа, скатывается, сбивая о снег огонь с комбинезона.
Но это не «тигр» с холма бил, это поддерживает его кто-то из засады. А «тигр» сейчас очевиден — здоровенный, невнятной окраски — неспешно пятится назад, ведет стволом орудия…
Рядом кричит, колотит каблуком о броню Хрустов. Ранило, плечо зажимает. По броне проходит новая строчка-очередь — прямо перед носом Олега блестит светлая ссадина на краске рубки.
— Мы ж не утки в тире, лейтенант. Сигай, нахер… — рычит Митрич. Пинком сбивает за борт оглохшего и ослепшего Прилучко.
Олег чуствует, как его сгребают за шиворот, как кутенка швыряют с машины. Бах! — катится по снегу лейтенант Терсков, утверждается на четвереньках…
Окутанная дымами выхлопов и пороха, уходит вперед самоходка, падают с нее Митрич и Хрустов.
А за самоходкой виден еще один подбитый наш танк — встал бортовой «37». Не горит, сигают разом из башенного и люка мехвода танкисты.
Конец атаке… Уцелевшие танки отходят, быстро пятятся, бьет с «короткой» последняя самоходка.
— Туда! Вон он — ровик! — орет Митрич. — Жопой шевели! Бьет же.
Строчки пулемета ложатся по снегу, взбивают рыхлые комья. Олег ползет, ни о чем в общем-то не думая. Вернее, удивляясь, что пулемет тоже не виден. Наверное, как с «тигром» — только в последний момент взгляд врага и находит.
Втроем, почти одновременно сваливаются в ровик. Наверное, это окоп, довольно старый, пустой, незаметный, видимо, немцы заранее вырыли, но не заняли. Снега полно, на дне вода. Но пулемет сюда не достает.
Олег хрипит, вытирает морду снегом — тот почти и не холодный.
— Прилучко где?
— Да там. Где упал.
— Убит?
— Да кто ж его знает, — Митрич сдергивает с шеи стрелка-радиста автомат, стягивает телогрейку — Хрустов орет от боли. Рука сантиметрах в десяти выше сгиба локтя в крови, похоже, кость задета.