Выбрать главу

— Если чо, без тебя отремонтируют, — заверил дед.

— Или так. Стой, ты что с пулеметом делаешь⁈ — испугался Олег.

— Диск ставлю. Тот пустой был. Не ставить, сэкономить? — ехидно уточнил Митрич.

Лейтенант Терсков с опозданием осознал, что под танком теперь два пулемета: один с сошками, другой без — с ним-то дед и возится.

— Ты как его снял-то? — поразился Олег.

— С божьей помощью. Вознес сердечную молитву святому Иоанну, он мне зажимное кольцо послюнил[8]. Товарищ лейтенант, я хоть деревня-деревней, офицерских училищ и академий не кончал, но на заводе вдоволь поработал, не совсем руки кривые.

— Так это хорошо. Только у него — у пулемета есть специфика. Ты на стрелковом «дегтяреве» первым номером был или вторым?

— Старший помощник подносчика патронов, — Митрич по-стальному ухмыльнулся.

— Ты лыбься. А я все равно объясню, оно не помешает, — сказал Олег, придвигая «свой» ДТ.

— Так я разве возражаю? Я вообще ученые лекции люблю, помнится, специально в клуб ходил, умных людей-лекторов послушать.

— А у тебя вообще какое образование? — с некоторым подозрением уточнил лейтенант Терсков.

— Все четыре класса. Потом еще чуток, — несколько туманно пояснил дед.

Провели краткое техническое занятие. Странным образом в голове лейтенанта Терскова прояснилось — наверное, пересказ заученных в училище знаний помог. Вот только холод донимал — Митрич накрыл лектора своей шинелью, поскольку слушая и комментируя, проводил земляные и иные работы и порядком разогрелся. В корме танка теперь возвышался бруствер из двух немецких тел, боец рыл землю крышкой помятого диска, углублял естественную ложбинку, превращая в окопчик. И о наблюдении не забывал ни на секунду — вертел головой, слушал.

— Здоров ты работать, — с уважением прошептал Олег. — Слушай, если не убьют, пойдешь ко мне в экипаж? Ты хоть и в возрасте, но башнером[9] вполне зачислим. Там наука простая — слушай команду, да заряжай побыстрее.

— Прям внезапно лестное предложение, — прокряхтел дед, работая «лопаткой». — В танке я еще не горел, чего не было, того не было. Могу и попробовать. Но тогда, товарищ лейтенант бронетанковых войск, твоему танку придется свершить славный подвиг. Возможно, погибельный.

— Чего это непременно погибельный? Просто победный никак нельзя?

— Нет, я не в смысле упадничества духа. Просто мне так цыганка нагадала. «Покинешь ты эту жизнь небывало, геройски и доблестно. Редкой судьбы ты мужчина» — и смотрит этак пристально, прям в очах черно-жгучих расплавиться можно.

— Гм, это же суеверие. Не то что вредное, но.… Неужели поверил?

— Как не поверить? Не могла она в тот момент врать, никак не могла. Правда, я тогда не особо вдумывался, сгреб ее, стиснул, и это… Мы в тот момент, стыдно сказать, товарищ лейтенант, в кровати были. Уже как бы повторно. Закрепляюще. Это давно случилось, я еще молодым тогда гулял. С тех пор и ищу повод для «геройской и доблестной судьбы». Но всё ерунда какая-то подворачивается.

— Митрич, а ты ведь брехло изрядное. Ну и сочинил, «цыганка, наворожила». Про три карты она тебе ничего не нашептывала?

— Нет, она вовсе не графиней, а дочерью ихнего цыганского барона числилась. Иное происхождение. И внешность. Но жизнь, она странная, товарищ лейтенант. Иной раз и не в такое поверишь…

— Ну… может быть. Я с этой стороны жизнь не очень знаю, — признался Олег.

Митрич утер шапкой разгоряченное лицо, посмотрел внимательно:

— Молод ты, товарищ лейтенант, но не глуп. Молодец. В жизни, может, это самое главное и есть: знать, что не всеведущ, да понимать, что дерьмо и счастье рука об руку ходят. Кто его знает, как обернется, но держи на память подарок.

На шинель шлепнулась угловатая немецкая кобура.

— «Парабеллум», что ли? — Олег нащупал застежку.

— Вроде он. Снял нынче с немца, думал сменять на что толковое, солдату нужное. На спирт к примеру. Но дарю, тебе нужнее, шпалер опять модный.

— Спасибо. Спиртом при случае отдарюсь. Или водкой. Только это… алкоголь до добра не доводит.

— Это верно. Я того и не пью. Не помогает, зачем добро переводить. Я просто так меняться люблю, из интереса, забавное дело, — дед снова заскреб диском мерзлую землю.

Олег смотрел на худое, злое лицо пожилого бойца. Стрижка «под ноль», скулы, нос, уши — всё острое, хищное, почти звериное, даже если щетину не считать. С таким человеком в темном переулке встретишься, до костей проберет. Только ночь под танком — это вообще не городской переулок, тут иное настроение.

Митрич вздрогнул, качнулся к гусенице, в следующий миг по броне прошла автоматная очередь. Закричал немец. Близко-то как.… Снова простучала автоматная очередь.

— Чего они вдруг разорались? — удивился Олег, переворачиваясь на живот и берясь за пулемет.

— Ты немецкий не учил, что ли? Грозятся, плен предлагают. Слышь, лейтенант, нужно на запасную позицию уходить, — прошипел Митрич, поспешно накидывая шинель. — Вон там горка, то не сугроб, а плахи сложил местный кулак-хозяин. Я уже там сидел, нормально.

— Куда⁈ Зачем⁈ — изумился лейтенант Терсков.

— Я те говорю! Я — пехота, у меня чуйка. Ползи! — Митрич закинул через спину «трехлинейку», сгреб остальное добро и по-ужиному пополз под корму, мигом перевалил через бруствер мертвецов…

Покидать защиту «154»-го Олегу страшно не хотелось. Броня лучше любого окопа, внутри танка изрядный бэ-ка, и главное, нельзя покидать не горящую, еще способную воевать машину.

Но оставаться одному не хотелось еще больше.

Полз на коленях и локтях, руки заняты, в глазах вновь поплыло, только подметки ботинок бойца впереди смутно мелькали. Где тот сугроб плаховый?

Сугроб оказался не сугробом, а вроде угла сруба, едва заметного: обтесанные бревна расползлись, внутрь залезть можно.

— Жопу придави, жопу! — шипел уже изнутри Митрич.

Олег, задыхаясь, прополз под плахой, внутри снег оказался утоптан, валялось с десяток винтовочных гильз.

— Какого хрена мы сюда…

В танк бахнуло… разрыв был не очень громкий, но донесся отчетливый хруст металла… нет, даже не хруст, но очень отвратительный звук. Из «154»-го поднялось облачко дыма…

Второй выстрел Олег рассмотрел — прилетело в корму, вспышка, подпрыгнули решетки моторного отсека, через секунду заплясали языки пламени.

— «Фаусты» притащили и бьют, — догадался лейтенант Терсков. — Эх, а я у Михи документы не забрал.

— Я забрал, — сказал, озираясь, Митрич. — Бушлат хотел с парня снять, да там кровища сплошная. Лейтенант, ты башку не высовывай, она черная, приметная. Надо тебе нормальную шапку в запасе иметь.

— Непременно заведу, — пообещал Олег.

Дело было совсем плохо. «Тридцатьчетверка» горела, ближе к усадьбе перекликались немцы. А тут — почти на голом месте, да с двумя дисками — долго не высидишь. Имеются, правда, две гранаты, но толку-то… самое время о шапке думать.

— Вон они — германцы, — пробормотал Митрич. — Негусто, но все наши. А меж тем светает. Слышь, лейтенант, ты сдаваться рассчитываешь?

Олег ответил кратко и сугубо отрицательно.

— Да я к тому, что если в плен согласен — то отползай и грабли задирай. Я позицию не сдам, плахи годные. А сам я в плен не иду, у меня зарок, — пояснил боец, скаля свою сталь.

— «Зарок» у него… что за дурацкие предрассудки. А я просто не сдаюсь и всё, — сказал Олег, дыша на замерзшие пальцы.

— Годно. Тогда я стрельну, — решил Митрич. — Вот те трое к нам флангом повернулись. Удобно. Башку не поднимай, слишком чернеется.

— Да я понял, не глухой. Разве что слегка. Ты лучше с винтовки…

Лейтенант Терсков понимал, что стрельба с пулемета ДТ без сошек имеет сомнительную целесообразность — не такое это оружие. Но было уже поздно — Митрич, оперев ствол на плаху, приложился и без особого выцеливания выпустил очередь в десяток патронов — немцев на фоне остатков ограды видно было отлично.

Двух немцев словно сдуло, третий покачался и тоже рухнул — неужели дед всех троих завалил? Или те двое залегли?