— Иванов, ты как с ручником? — поинтересовался взводный — голова у него была забинтована, не налезавшую фуражку прицепил к полевой сумке.
— Могу, — признался Митрич.
— Оно и видно. Бил ловко. Бери пулемет, вон второй номер живой. Боец крепкий, только по-русски плохо понимает, и стрелок вообще никакой.
— Ясно. Воды нету?
— Откуда? Двигай в свою ячейку. И за флангом приглядывай.
…Второго номера звали Мамуд. А может, Мамед. На оба имени парень исправно отзывался. Вообще с русским языком у него было странно — все вроде бы понимает, но сам не говорит. Обычно-то с его земляками бывает наоборот.
…Бил короткими, прижимал немцев. Это поначалу казалось, что ровное все вокруг, нет, есть чуть заметные впадины, фрицы не дураки, тоже опыт имеют. Пытаются с фланга проползти, пулемет их не достает, но и подняться для броска не дает. Можно сказать, ничья.… Но ничья в обороне — это определенно в нашу пользу.
— Мамед, ты не суетись, — не отрывая от пулемета, цедил Митрич. — Если что, гранаты есть, притормозим ворога.
Второй номер что-то отвечал, только не понять ни слова. Сидел на дне расширенной ячейки, снаряжал диски. Довольно шустро, если учесть, что нет никакого опыта, но вот показали — и работает человек. И копает ловко. Где же он так навострился? Дома арыки рыл, наверное. Толковый парень, и за что его к грешникам пихнули? Явно же недопонял чего и объяснить не смог.
…Экономная очередь, так, этого фрица мы с тобой, товарищ Дэ-Пэ, малость достали, орет, камрады рядом завозились. А «дегтярев» пышет жаром, и с неба невыносимо жжет — солнце нынче беспощадно. Но беспощаднее и жарче всего сейчас у железнодорожной насыпи — немцы вдоль нее уже в который раз атакуют, но держатся наши, еще держатся. Немецкие танки опять с фронта маячат, но эти не особо прут, издали обстрел ведут, атаку пехоты поддерживают. Танки вроде поменьше, плоскинькие какие-то, может, самоходки или как там их… И это еще хуже, наверное… бьют точно, суки…
…Ивановский пулемет тоже без внимания не оставили — а чего же оставлять, заслужил, досаждал на совесть.
…Митрич сидел на дне окопа, прикрывал грудью пулемет, считал разрывы. Седьмой… близко, земля ходуном ходит, за шиворот уже ведро накидало сухой и колючей земли. Вовсе засыплет. Вот же суки, ячейку-«жилплощадь» хоть и расширили, но все равно тесно. Глаза Мамеда расширенные, здоровенные, прямо пятаки, только черные.
— Ничего, в Сталинграде бывало и похуже, — в паузе между грохотом и сотрясением говорит Митрич, сам себя не особо слыша.
Вот — про Сталинград наш Мамуд-Мамед вполне знает, кивает, пилотка на манер тюбетейки сидит поперек головы, уши в земле, но нормальный же парень.
…Нет, не попал снаряд в ячейку, ставшую пулеметным гнездом. Оглушило малость, но не побило. Вот что значит правильно и вовремя примененный арычно-копательный опыт, очень своевременно углубились и заглубились.
…Из незнаменитой впадинки немцы отошли, не сдюжили. Перестрелка шла справа, где враг участок траншеи себе таки выгрыз. Кажется, и там не особо фрицы продвинулись, и у насыпи наши удержались. Перерыв. На полдник с компотом.
Митрич утер морду пилоткой, поморщился. Морда ничего, а на спине под гимнастеркой пот порядком размочил насыпавшуюся за шиворот землю, липнет отвратительно. Ладонь почему-то до крови сбита. Вообще не вспомнить… когда диск заклинило, что ли? Экое варварство по оружию так лупить, товарищ Иванов. Механизм в чем виноват-то? Нервишки сдают. В остальном ничего, только патроны на исходе.
Молчит траншея, поле за спиной словно вымерло. Дымы от горящих танков, воронки, остатки разбитых орудий, свежих воронок просто тьма. Когда-то товарищ Иванов вместе с женой в планетарий ходил, там Луну «приближенно и модельно» показывали — тоже вся изрыта кратерами — смотреть страшно. Тут тоже страшно, даже еще страшнее — солнце прямо над макушкой нависло, кажется, сейчас навалится и до конца непутевую планету сожжет.
— Эй, есть кто живой?
Высунулись из траншеи разом три башки. Живы штрафные славяне и мамеды. Уж точно полегло много, но живы.
— Патроны есть?
— Так есть, подкинули нам. К тебе старлей посылал, но не высунуться было.
— А компот? Или вода какая сельтерская?
— Сдурел? Какой компот? Может, пива тебе еще?
Понятное дело. Сперва держи патроны, воюй, а водичку потом как-нибудь.
За патронами сползал Мамед, приволок россыпью и в пачках — снабдили щедро. Пытался что-то объяснить: «тарища лейтенанта, тарища лейтенанта». Нет, видимо, со званиями сложная тема, это в будущем освоит. Насчет комвзвода понятно — убит, наверное. А может, отошел на ротный КП, что тоже можно понять. Чем тут командовать? И людей мало, и знают всё сами.
— И все же без воды нам, друг Мамед, и «не туды и не сюды», — пробормотал Митрич, пытаясь облизнуть ссохшиеся губы. — Смотрел такое кино? Нет? Что ж ты так, нужно все же от арыков порой отвлекаться, культурно отдыхать.
Улыбался второй номер — зубы на диво ровные, белые. Молодой еще совсем.
— Ладно, придется предпринять разведывательную вылазку со снабженческими целями. Что рискованно, но без водички мы до вечера к войне всякий интерес потеряем…
…Полз Митрич налегке — только лопатку взял, да одну гранату на всякий случай. Видимо, явное нарушение устава, но хрен с ним…
Вроде и недалеко, а ползешь-ползешь — солнце шею и спину прижигает, прямо испанский инквизитор какой-то, а не привычное небесное светило. Тут главное пилотку не потерять — а то будешь голым потным теменем на версту сверкать.
…Стрелять начали, когда Митрич до дохлых немцев уже дополз. Лежали те, конечно, неудобно — вот же фашистская порода, нет бы спиной и флягой повернуться, подставить. Пришлось ворочать. От фрицев пахло пропотевшей тканью, густой кровью, и чем-то… мазь какая? От вшей, что ли? Или одеколон такой мерзкий? Над головой свистнуло… потом мертвец вдруг дрогнул, качнулся навстречу. Митрич даже слегка вздрогнул — оживать фриц вздумал, что ли? Нет, пуля в плечо трупа стукнула. Из винтовки пуляют, но довольно метко. Нужно как-то осторожнее.
Бормоча нехорошее, Иванов выцарапал из кармана заветный ножичек, срезал на немце ремни амуниции. Есть что-то во фляге, булькает. Не поднимая головы, Митрич дополз до соседнего тела — снова свистнуло поверх башки. Упорный фриц, выслеживает, определенно не отстанет. Хорошо еще пулемет не подключился, тогда совсем весело было бы. Лежа носом в чуть побуревшую траву — немецкая кровь уже впиталась — потянулся к поясу. Этот фриц лежал поудачнее, крупом кверху, флягу удалось отстегнуть сразу.
Звяк!
Это по немецкой каске. Опять почти точно. Нет, вряд ли снайпер, просто какой-то гад меткий и идейный.
Ругая себя, Митрич двинулся к третьему мертвецу. Как говаривали в том давнем шебутном Петрограде — «жадность фраера сгубила»…
…Полз, волоча немецкий ремень с нанизанными флягами и прихваченный «шмайсер». Немец пулял и пулял — размеренно, словно ему больше делать нечего. Пули проходили то выше, то в землю попадали. Главное, и пережидать бессмысленно — на виду Иванов, просто далековато для стрелка. Вот — опять… Прямо даже чувствуешь, как фриц затвором щелкает, вот даже не очень суетливо…
Предчувствовал Митрич неминуемую боль, тут оставалось только догадаться: в спину, ногу, затылок, или вовсе в жопу? Но обошлось. Внезапно ожил «дегтярев» — выдал чересчур длинную очередь и уж явно — высадил в белый свет как в копеечку. Но отвлек немецкого стрелка на мгновенье, потерял тот настроение и ритм…
Курская дуга. Бой в захваченных немецких окопах
(это позже — 10 июня, подразделение 285-го стрелкового полка)
…Свалился в ячейку Митрич, отдуваясь, пояснил напарнику:
— Не делай так, Мамед. Не ползай за барахлом. Глупое дело. Лучше перетерпи.
В траншее тех умных слов наблюдатели слышать не могли, но подтвердили, крикнув: