— Смотри тут, Женька.
Старший лейтенант Земляков пообещал бдить и в штурмы не лезть.
Ушла колонна, начала рассасываться «пробка» у моста, а Евгений чертыхался в «Опель-кадете». Это у Яниса все с полоборота заводилось, а тут проявляет машинка норов, да еще руки забинтованные плохо слушаются. Но длинное немецкое ругательство подействовало — двигатель завелся.
— Ну, пять-десять минут у нас определенно есть, — сказал Евгений «Опелю». — Полюбопытствуем, что ли?
«Опель» не возражал, догнали санитарную машину у площади Вильгельма I. Земляков махнул, чтоб «полуторка» остановилась, из кабины полуторки немедля заорала медицинская младшая лейтенантша — возрастная и страшно сердитая, пришлось помахать удостоверением.
Встали у перевернутого трамвая и разбитой баррикады. Группка немцев уже работала, разбирала камни и усердно подметала островки уцелевшей мостовой.
Земляков козырнул главной медичке (вздохнул про себя — с забинтованными лапами что ни делаешь, выглядит смехотворно):
— Надолго не задержу, товарищ медик. Необходимо маленькое уточнение.
Глянул в кузов — жизнерадостные девушки притихли. Ну да, когда СМЕРШ останавливает, радости мало.
— Без нервов, я по чисто бытовому вопросу. Имею отношение к знакомым вам танкистам, — Евгений махнул забинтованной лапой в сторону моста.
Вот сразу заулыбались, косясь на девчонку. Вблизи она оказалась чуть старше, хотя хрупкая до невозможности. Но прав зоркий Коваленко — симпатичная.
— Адрес-то полевой почты успели взять, товарищ военнослужащая? — поинтересовался Евгений.
— Н-нет. Там же стоять нельзя, — пробормотала девчонка. — Я свой адрес дала. У меня готовый был.
— Вот это правильно. Но все же запишите и наш, это на всякий случай…
Продиктовал номер полевой почты — записали сразу в три пары рук, с энтузиазмом слюнявя чернильные карандаши.
— Старший лейтенант, и даже танковый комроты, — томно вздохнула высокая шатенка с медалью, стреляя взглядом по особисту. — Ох, повезло тебе, Олька.
— Тут без шуток, «повезло — не повезло» — дело личное, время покажет. А офицер отличный, лично возглавлял танковое подразделение, штурмовавшее Королевский замок, представлен к награде. Учитываем, товарищи медики, — Королевских замков не так много, они всегда в историю попадают, — пояснил Евгений.
— И вы там были, товарищ старший лейтенант? — вопросила шатенка.
— Принимал участие, но, конечно, не столь очевидное и прямое, наград не заслужил, — признался Земляков. — Ладно, девушки, будьте здоровы, пишите письма.
— Может, вас перебинтовать, товстаршленат? Бинт уже не очень свежий, — предложила главная медичка.
— Не стоит переводить перевязочный материал, мне еще «баранку» крутить и крутить, запачкаю, — Евгений приветственно поднял бело-серую ладонь. — Счастливо! Да, Оля, забыл спросить — вы с Ивановым, ну, тем, что с зубами, тоже знакомы?
— С дядей Митричем? Конечно! Вы ему, пожалуйста, отдельный привет передайте! Я не успела… — закричала девушка Оля с уже отъезжающей машины.
Евгений сел в «Опель», положил огорчительные ладони на руль и задумался. А нет ли в этом чего-то странного и отчасти сверхъестественного? Почему все окружающие непременно знают Дмитрия Дмитриевича Иванова, отчего он всем подряд слегка знаком, но по существу, никому толком не известен? Есть в этом что-то мистическое, или просто кажется? Надо бы с Катериной поговорить, она, похоже, лучше эту странность понимает.
Но Катерины тогда не было, потом пошли иные дела, вроде всего несколько дней миновало, а как будто полноценные месяцы в Кенигсбергской комендатуре прослужил…
…— Фамилия, место рождения, звание, последняя должность?
— Отто Ренн, штабс-фельдфебель…
Старший лейтенант Земляков задавал дежурные вопросы, слушал, и постепенно переходил к вопросам не дежурным, Тяпоков стенографировал, в шкафу с дверцей, пробитой осколком, росла стопка уже оформленных протоколов. В соседней комнате под присмотром сурового и крайне многозначительного видом Горнявого томилось трое очередных немцев — кандидатов на «сказать что-то ценное». Пленных передавали с пунктов приема, сейчас везде работают люди, имеющие ориентировки по линии «Кукушки», сил задействовано много, толку мало. Что ж, рутина оперативной работы.
…— Мы располагались у Штайндаммских ворот, генераторы разбило, мне приказали идти с винтовкой на позиции, но я плохо стреляю, господин обер-лейтенант… — с тоской излагал штабс-фельдфебель.
— Ваша стрелковая подготовка меня не волнует. Расскажите о необычных электромонтажных работах в последние полгода.
— О необычных? Но…
Пустышка. Скорее всего, бригады, производившие действительно важные работы для обеспечения «Кукушки», были уничтожены сразу по окончании подключения портала. Лишняя сотня жизней для этой организации ничего не значит, лучших рабочих отобрали и эвакуировали на «ту сторону», остальных ликвидировали. Нет, не в том направлении нужно рыть. А куда рыть, если даже и по верхушкам не идет? Крайсляйтер и гауляйтер ничего детального толком не знают, а куда уж выше. Мы тут не Штирлицы, идти подряд по всем кабинетам не можем, Бормана и Шелленберга в курилке порасспрашивать не выйдет. А этих штабс-фельдфебелей с обер-шютцами — тьма тьмущая…
Из дельных разговоров за прошедшее время случился один, да и то не плод оперативных усилий, а скорее, случайная встреча.
Сделали паузу в допросах, требовалось чуть передохнуть и пообедать. Земляков оставил за старшего группы радиста, двинулся в столовую. Быт комендатуры только устанавливался, кормили товарищей офицеров довольно непредсказуемо, прямо даже не угадаешь: то поджаренные колбаски-боквурсты[2] с перловкой, то гороховый суп с «мясным хлебом[3]». Вообще было интересно, и хоть какое-то переключение работы мозга. Вместе с Дато Беридзе — помощником коменданта — шли через двор. Окликнул часовой:
— Товарищ капитан, тут немец приперся. Гражданский. Я его к дежурному направляю, а он не идет, чего-то иного хочет.
— Э, чего «иного»⁈ Порядок должен быть! — немедля возмутился темпераментный Дато и двинулся наводить этот самый порядок.
По-немецки капитан Беридзе неплохо понимал, но сам говорил с таким характерным кавказским акцентом, что немцы пугались. Посетитель — немолодой уже горожанин, под напором грузинско-немецкого словесного потока попятился, плотнее прижал к груди шляпу. Тут Евгений осознал, что лицо немца ему смутно знакомо. Вах! на фото он именно в шляпе был, правда, в летней. Сейчас бы надел хоть эту — темную, а то ошибиться можно, сильно похудел. Если это, конечно, вообще он…
…— Говорите, «порядок у вас был»? — возмущался Беридзе на плотно «счетверенном» немецком. — Какой при Гитлере порядок⁈ Разве это был порядок⁈ Порядок, он правильным должен быть…
— Постой, товарищ капитан. Господин немолод, сразу столько порядков ему не переварить, — предупредил Земляков, присматриваясь.
— Женя, разве я не верно говорю⁈ Разве не правильно⁈
— Нет, все верно, только тут же местный прусский акцент нужен.
Немец глянул на забинтованные руки подошедшего офицера, еще больше ссутулился. Залепетал:
— Благодарю, я понял, зайду завтра. Понимаю, порядок. Проблемы музеев и культуры сейчас далеко не первоочередные.
Старший лейтенант Земляков улыбнулся:
— Доктор Роде? Рад вас видеть. Вижу, то письмо в прошлом году до вас дошло, и вы его осмыслили. Не волнуйтесь, здесь все на своих местах, и о вас знают. Вас уже начали разыскивать, планируя просить помочь розыску и охране культурных ценностей. У нас действительно порядок, пусть и не совсем оформившийся. Обстоятельства, как понимаете.
Доктора отвели в столовую и накормили.