— Терсков, бери своих и телефонистов, сядете на самоходки. У них совсем пехоты в прикрытие нет, — комбат погрозил кулаком. — Смотрите себе там, слышишь? И чтоб связь не теряли.
Насчет продемонстрированного кулака Олег понял — нервничает комбат, все резервы убедительности и красноречия мобилизует, в большей степени для себя самого. А насчет связи ерунда. Это уж от радистов самоходок зависит, а не от лейтенанта, мигом угодившего в десантники.
Собрал людей, повел к самоходкам, спрятанным в полураздавленных, перемолотых гусеницами кустах. От батареи «стомиллиметровых» осталось две рабочих машины. Настроение у самоходных артиллеристов было соответствующее. Поговорили с командным составом:
— Угробимся, — сказал, дымя немецкой папироской рябой старлей-самоходчик. — Это же по голому. Пощелкают. Там «тигры».
Второй командир машины — маленький лейтенант, потерянно молчал. Понятно — судя по не успевшей окончательно промаслиться форме — первые бои.
— Чего обязательно «пощелкают» и «тигры»? Может, там и как иначе пойдет, — предположил Олег.
— Про «тигры» Колька успел крикнуть, — старлей кивнул на стоявшие далеко впереди подбитые самоходки. — Вон его машина.
— Успел сдернуть?
— Куда там, от них только мехвод вернулся.
— Ну, теперь у нас глаз побольше, должны углядеть фрицев, — Олег подумал-подумал и достал портсигар. Чего беречь, оно, может, и вообще не понадобится.
— Ого! — в один голос сказали самоходчики. — Вот это трофей.
— Не трофей, подарок, — поправил лейтенант Терсков, раскрывая позолоченное чудо.
Душистых сигарет оставалось всего восемь. Сам курить не стал. Вообще странно с этим подарком вышло, просто даже удивительно.
— Тащстаршилнант, приказано на исходные, — закричал из люка радист самоходчиков.
— Ну, пошли, — старший лейтенант с чувством дотянул, щелчком запулил окурок строго вверх, словно сигнальную ракету. — Твои-то десантом ездили?
— Бывало, хотя и не по профилю.
— Ну, орите-стучите, если что…
Самоходки, рыча и пыхая выхлопами, выходили на рубеж атаки, пристраивались врозь за «тридцатьчетверками». Олег сел со своими, связисты забрались на вторую самоходку. Сидеть на холодной броне было опять же непривычно, поотвык лейтенант Терсков.
— Замерзнуть не успеем, — пообещал Митрич, зажимая винтовку между ног и подтягивая новенькие трехпалые рукавицы — где успел прихватить, не совсем понятно, но с дедом всегда так. Возраст возрастом, а всё успевает. С винтовкой вон возился, разбирал-собирал, что-то напильником подшлифовывал, возился, хотя обычная «трехлинейка», стоит она той возни, тоже оружейник нашелся.
Остальные бойцы спешенного экипажа помалкивали, малоопытному Прилучко было просто страшно, стрелок-радист трусил с полным пониманием ситуации. Оно и действительно было так себе на душе, как перед любой сложной атакой.
Олег пощупал карман ватника и проорал:
— Митрич, дай еще гранату, что ли.
— Это всегда пожалуйста, — у деда имелся «сидор», да еще набитая сумка из-под противогаза. Хорошо человеку — ему обратно в пехоту шатнуться — раз плюнуть, привычный.
Тянуть с атакой не стали: взревели двигатели, еще шире расходясь-рассредотачиваясь, двинулись танки и самоходки к холмам. Не так уж далеко — пара километров, может, чуть больше, но по голому и без прикрытия. Худо.
Слушал Олег рокот двигателя — не очень ровный, успели вдоволь поработать самоходки, моторесурс иссякает. Вот все на войне имеет привычку иссякать. Еще два дня назад шла бригада ускоренным маршем, полнокровная, с почти полным штатом автоматчиков и прочего. И где? Первый батальон и автоматчиков с управлением развернули к деревне с на редкость куцым прусским названием, а второй батальон здесь оказался — уже далеко не полный, всего девять машин на ходу. Людских потерь было меньше, чем техники, но это вот до этого самого нехорошего часа…
Шибает выхлопами, жаром из-под решеток, согрелась «сушка», спешит за мощными, почти новыми танками. Качает машину на невидимых кочках, летят из-под гусениц комья сырого снега. Да быстрей бы, нерва не хватает. Прилучко, чудак, теребит завязки ушанки, норовит плотнее затянуть, чтоб не слетело на ходу. Сам себе уши запечатал, эх, сказать бы. Но на ходу разве объяснишь? А Митрич опять скалится. Вот и так жутко на зубищи смотреть, да еще немецкий снайпер блеск поймает. Тьфу, нервы ни к черту…
И погода, как назло — дрянь сияющая. Выглянуло солнце, чуть ли не первое за эти дни движения и ввода в бой бригады. Танки и самоходки как на ладони — серые грязные коробки на снегу, может, с проталинами слегка сливаются, если издали наблюдать, но то вряд ли…
А подбитые машины уже миновали. Лежит у гусеницы тело в черном комбинезоне, розовый след на серо-белом снеге уже поблек. Почти сразу парня кончило, не отполз, не успел помучиться…
Сквозь рев машины доносится вскрик десантников — Прилучко и Хрустов в голос ахнули.
Танк с бортовым «33» шел третьим от самоходки — немецкий снаряд ударяет в лоб, практически в люк мехвода. Машина содрогается, казалось, готова перевернуться… остается на гусеницах, но сзади, из двигателя, вырывается клуб пламени. Почти насквозь прошило. Ох, хреново-то как…
Олег, скорчившись, выглядывает поверх рубки. Да где же они, откуда лупят?
Звон нового попадания… резкий, короткий, снаружи он совсем иначе слышен… «тридцатьчетверка» с бортовым «30» — командир первой роты — еще ползет по инерции, в башне пробоина, из люков и даже из ствола орудия тянутся струи дыма. Встал танк, люки не распахнулись…. А десант еще раньше с брони смыло.
— Лейтенант, башку пригни, — орет Митрич, с силой тянет командира за ворот. — Стрельнут щас!
— Отстань! — вырывается Олег.
Где же они, где фрицы⁈ Качаются пологие склоны холмов, нет ничего живого.
А по самоходке действительно бьют — взвизгивают, скулят рикошетами пули. Пулемет откуда-то кроет. Да хрен с ним…
Холм дальний, на нем… серое, смутное, но вроде бы большое…
Олег рывком вползает на рубку, приоткрывает незадраенный люк, орет, не жалея горла:
— Он на вершине. Маневрирует…
— Видим, видим уже, — невнятно отвечают снизу, знакомо прет из боевого отделения смазкой и пороховой гарью, пока еще холодной. Даже сквозь рев и лязг слышно, как надрывается рация «я „десятый“… вершина»…
Самоходка делает «короткую», товарища лейтенанта успевают за шаровары сдернуть обратно на корму. Выстрел — резкий, звонкий — уходит стомиллиметровый трассер к вершине холма. С остановок бьют другие танки батальона…
И ответ тут же — вспыхивает «сушка», шедшая правее. Десанта на ней тоже уже нет, но распахиваются люки, жив кто-то из экипажа, скатывается, сбивая о снег огонь с комбинезона.
Но это не «тигр» с холма бил, это поддерживает его кто-то из засады. А «тигр» сейчас очевиден — здоровенный, невнятной окраски — неспешно пятится назад, ведет стволом орудия…
Рядом кричит, колотит каблуком о броню Хрустов. Ранило, плечо зажимает. По броне проходит новая строчка-очередь — прямо перед носом Олега блестит светлая ссадина на краске рубки.
— Мы ж не утки в тире, лейтенант. Сигай, нахер… — рычит Митрич. Пинком сбивает за борт оглохшего и ослепшего Прилучко.
Олег чуствует, как его сгребают за шиворот, как кутенка швыряют с машины. Бах! — катится по снегу лейтенант Терсков, утверждается на четвереньках…