— Главное, чтоб герр Баум вообще оказался дома, — прошептал Робин, распахивая высокую дверь подъезда. — Вечер чудный, романтичный, застрял инженер с какой-нибудь симпатичной секретаршей… жди его.
Земляков покачал головой:
— Нет, ждать некогда. Меньше двух часов на общение осталось, только-только для обстоятельного разговора. Но я уверен — герр Баум — человек серьезный, трудоголик, после службы сразу домой, легкий ужин, чашечка эрзац-кофе, и в кабинет, размышлять над интересными техническими задачами. Не надо нам секретарш.
В подъезде действительно пахло кофе, правда, не эрзацем, а вполне натуральным. Ладно, главное, не секретаршами. Оперативники, оценивая дубовые перила и кованую ажурную листву опор лестничного ограждения, поднялись к искомой квартире.
— Что ж, надеюсь, инженер Баум действительно окажется интеллигентным и воспитанным человеком, приятным собеседником, возможно, даже антифашистом в глубине своей образованной души, — вздохнул Земляков, крутя «бабочку» звонка.
— Это уж непременно, — закивал Робин, уже извлекший тонкоствольный «шварцлозе».
Вести тонкую вербовочную игру особого времени не было. Оперативники собирались действовать откровенно, если не сказать, грубо.
За дверью послышались шаги.
— Господин инженер, прошу извинить за поздний визит, мы из военной комендатуры, — вежливо, но напористо известил фальшивый обер-лейтенант.
Лязгнул замок…
Собственно, легкий вход в квартиру объекта и оказался единственным успехом опергруппы. Далее дело пошло гораздо сложнее, можно сказать, вообще не пошло. Упоротым индивидом оказался инженер Баум…
…Беседовали в кабинете хозяина. Ветвистая оленья голова неодобрительно смотрела со стены на собирающего бумаги и чертежи Землякова. К моменту прихода гостей инженерский сейф оказался открыт, что чуть облегчило бумажную часть визита.
…— Слушайте, Баум, это же чисто технический вопрос. Силовые кабеля не являются строжайшей военной тайной. В конце концов, это всего лишь часть повседневного коммунального хозяйства города, — напирал Робин.
Инженер помалкивал, лишь трогал языком шатающиеся зубы. Разбитые рукояткой «шварцлозе» губы уже порядком распухли. Выглядел упрямый инженер так себе: треснувшие и покосившиеся очки интеллигентности ничуть не прибавляли. Во время короткой борьбы схлопотал и по почкам, оттого сидел в «вольтеровском» кресле кособоко, слегка провисая на связанных за спинкой кресла руках.
— Пустой разговор, — резюмировал Земляков, аккуратно сворачивая длинный чертеж. — Наш дорогой хозяин — человек догадливый, и всё уже понял. Но будет молчать по идейным соображениям. Верен рейху, партии и фюреру.
— Да, я верю в будущее моей страны. В немецкое будущее. И в нашего фюрера! — невнятно подтвердил инженера.
— Видимо, смена конкретной физиономии и личности фюрера мало что лично для вас меняет?
— Безусловно. Идея выше личности, — фыркнул розовой слюной инженер. — Вам этого не понять.
Оперативники переглянулись. Инженер был явно предупрежден о возможности визита людей, задающих конкретные и неприятные вопросы. Ничего толкового не скажет. Безусловно, существуют способы допроса, развязывающие языки даже самым молчаливым людям, но гости были специалистами по иной части. Да и не перепроверишь инженера, если припрет, начнет врать правдоподобно. Нет смысла возиться. Возможно, изучение документов даст некоторый результат.
— Нет, так нет, — пожал плечами Земляков, застегивая распухший портфель.
— Бутылку забыл, — напомнил напарник.
— Да, действительно, — фальшивый обер-лейтенант принялся загружать в портфель ценный напиток.
— За меня отомстят, — с ненавистью процедил наблюдавший за сборами инженер.
— Это вряд ли. Ваши заговорщики о собственных задницах будут думать. Вы же их знаете, господин инженер. Вы точно не хотите немного посотрудничать?
— Никогда! — инженер гордо откинул плешивую голову на спинку кресла.
— Что ж, это ваш выбор. Тогда позвольте откланяться…
Во тьме за приоткрытым окном кабинета завыла далекая сирена воздушной тревоги, ей тут же откликнулась другая, третья, ближе и ближе… Одновременно ударили-зазвонили гулкие настенные часы в кабинете…
— Ровно час ночи. В точности авиаторам не откажешь, — заметил Робин. — Пошли, господину инженеру скучно не будет.
Герр Баум вздрогнул.
— Прощайте, — сказал Земляков. — При случае передадим привет вашим коллегам. Возможно, они по достоинству оценят вашу стойкость. И глупость.
— Вы оставите меня в живых? — не поверил инженер.
— А что, вас непременно нужно полотенцем душить? Или стрелять в каменное сердце сквозь подушку? Погибнете на общих основаниях, вместе со своими земляками.
— Как⁈ Вы организовали авиационный налет? — прошептал потрясенный герр Баум. — Из-за меня⁈
— Ну-ну, не стоит себя переоценивать. И нас тоже. К налету мы отношения не имеем. Это, гм, роковое стечение обстоятельств. Невеселый, печальный час — начало конца Кёнигсберга.
— Ложь! Налет отразят!
— Как вам сказать… Он не станет роковым. Но сюда идет 180 «ланкастеров»[13], через считанные минуты от восточных районов города мало что останется. Вашему дому гарантировано прямое попадание. У вас еще есть минута-полторы для осознания этого факта и принятия правильного решения…
— Ложь!
Дальнейшее оказалось весьма неожиданным для оперативников.
Герр Баум с неожиданной прытью подскочил, рванулся, волоча увесистое кресло. Вовсе не к двери, а напрямую к окну, мощно отбросив плечом заслонившего путь Робина. Захрустела сшибаемая мебель. Чуть опаздывающий Земляков крепко схлопотал по ногам отцепившимся от инженера и отлетевшим «вольтеровским» креслом. В следующую секунду инженер перевалился через подоконник и исчез в неистово ревущей сотнями сирен тьме. Донесся глухой звук падения. Подскочившие к окну оперативники разглядели на мостовой неподвижно лежащее тело. Перед домом никого не было, лишь из соседнего двора доносились голоса спешащих в бомбоубежище немцев.
— Это высокий третий этаж, — пробормотал Робин. — Капут инженеру.
— Проверить нужно, — Земляков захромал к столу, схватил портфель. — Кажется, этот психованный инженер в сговоре с мебельным Вольтером мне ногу сломал….
Нога оказалась всего лишь крепко ушибленной. Фальшивый обер-лейтенант, шепотом ругаясь, заковылял вниз по ступенькам. Отобравший тяжелый портфель Робин выскочил из подъезда первым, склонился над телом:
— Я, конечно, не фельдшер-патологоанатом, но тут того… Череп расколот.
— Сдвинем в сторонку. Наткнется ещё кто-то…
Тело инженера отволокли под стену. Темнела лужица крови, за массивным забором испуганно кричали женщины, плакал ребенок. Зенитные батареи — от заводов, от набережной Гросс Крангассе, от зоопарка — уже открыли заградительную стрельбу, неистово надрывались сирены, нарастал высотный, но густой гул множества самолетов…
Оперативники поспешно освобождались от оружия и всего лишнего. Робин сорвал с руки ремешок с новенькими часами:
— Всё! Активируемся.
Вдали — казалось, очень далеко — громыхнула первая серия бомб. Мостовая дрогнула, зазвенели стекла. Панически надрывались зенитки…
Темнота у кёнигсбергской дворовой стены опустела — осталось лишь мертвое тело с повисшими на одном ухе разбитыми очками. И накатывалась стена грохота, в которой исчезнет Густавштрассе…
В эту ночь от восточных и части северных районов города мало что уцелеет[14]. Тяжелые «ланкастеры» с разных высот, эскадрилья за эскадрильей, выложат сотни тонн бомб — это девять минут бомбометания. Англичане потеряют сбитыми три машины.
По сути это будет пробный, полу-тренировочный налет английских ВВС. Основной удар последует в ночь на 30 августа. Бомбы, экспериментальный напалм, осветительные-«люстры», ленты фольги для отвлечения немецких РЛС — будет всё. Цель — центр города. Из-за особенностей строения — камышовые прослойки в стенах, сухие как порох деревянные балки чердачных перекрытий — застройка старого города выгорит как коробок спичек. Рожденный бомбами огненный вихрь будет уносить крыши зданий вертикально вверх. Королевский замок, Кафедральный собор, Старый и Новый университеты, старинная ратуша, жилые дома, магазины и церкви — практически всё будет разрушено. Огонь будет бушевать трое суток. Бомбоубежища, расположенные в эпицентре катастрофы, не спасут людей — немцы задохнутся от недостатка воздуха. Позже такие события станут называть «огненным штормом».