— Да, очень боевые саперы, это точно. Немцев рвут, как Тузик грелку, — подтвердил Евгений.
Офицеры засмеялись:
— Это мы еще посмотрим, у кого клыки поострее. А вы, товарищ старший лейтенант, у них тоже «попереводить» успели?
— Куда деваться? Народ у нас обстрелянный, мастера и специалисты высшей марки, но с изучением языков не у всех сложилось.
Официальная часть закончилась, наконец пригласили отобедать, что было кстати. За обедом продолжили разговор «по профилю», хотя лично товарища Землякова несколько отвлекал вкуснейший суп с трофейными копченостями.
Пора было и в обратный путь собираться. Полковник Запруженко все еще беседовал с командиром ОМГП, а консультант-переводчик, порядком отяжелевший после обеда и стопки коньяка, решил пройтись, размяться, еще разок глянуть на технику и бойцов.
Ничего так: вооружение почти всё новое, на вид не расхристанное, бойцы бодрые и с виду опытные. Земляков поглазел на «тридцатьчетверку» с броней, усиленной новыми противокумулятивными сетками-экранами. Рядом с машиной умывался обнаженный по пояс худой, жилистый боец — воду ему лили на загривок прямо из ведра. Солдат даже не фыркал, спокойно растирал плечи, перевитые узкими, похожими на старые виноградные лозы, мускулами, с него текло на снег.
Земляков, и сам человек довольно закаленно-тренированный, невольно покачал головой.
Боец заметил, сверкнул металлическими зубами:
— Я, товарищ старлейнант, к здешнему климату уже привычный.
— Да я уж вижу.
Евгений прошел дальше, но потом все же оглянулся. Поскольку…
— Да одеваюсь уже, одеваюсь, — заверил боец, подхватывая брошенную товарищем нижнюю рубаху и гимнастерку. — И в мыслях не имел самострельных самопростужаний.
— Вообще не о том, — заверил Земляков. — Просто… похожи вы на кого-то очень знакомого.
— Так наверное, на какого-то Иванова и похож, — предположил солдат, энергично натягивая рубаху. — Поскольку я Иванов и есть. Нас, родичей, на фронте полным полно.
— Это конечно, — признал товарищ Земляков, так и не сообразивший, кого напоминает этот боец — одетый, он вообще стал вполне обыкновенным, немолодым рядовым танкистом.
— Что там у вас такое? — поинтересовалась танкошлемная голова, показавшаяся из верхнего люка «тридцатьчетверки».
— А, товарищ взводной, — узнал Евгений юного офицера. — Да я не в порядке проверки, просто лицо бойца показалось знакомым.
— Вы же, наверное, и сами москвич? — командир машины сел в люке. — Может, в столице и встречались? Митрич у нас тоже из Москвы.
— Это да, — без особого энтузиазма подтвердил железнозубый боец. — Только не припомню товарища офицера, вы уж извиняйте…
— Не суть важно, сейчас-то смотрю — явно обознался, — признался Евгений. — Бывает такое.
— Еще как бывает, — поддержал третий танкист, державший пустое ведро. — А вы, извиняюсь, к нам в отряд причислены?
— Нет, я штабной, проездом.
— Товарищ старший лейтенант — переводчик. Это он в штабе про Кёнигсберг лекцию читал, я ж вам уже начал пересказывать, — пояснил командир танка.
— Ох, переводчик! Товстлнант, не откажите в подсказке, — боец-Митрич, на ходу затягивая ремень, метнулся к люку мехвода и исчез внутри. Нужно признать, двигался он весьма ловко для своего возраста и рослого телосложения.
Командир танка тоже исчез внутри, донеслось приглушенное: «Митрич, не дури, человек к штурму нас готовит, а ты со всякой ерундой лезешь». Боец, видимо, весьма упертый характером, немедля ответил «да что ему, впадлу что ли, перетолмачить? Все равно попусту разгуливает».
Боец с ведром смущенно посмотрел на старшего лейтенанта и пожал плечами.
Евгений подошел к водительскому люку:
— Что там у вас за лингвистическая проблема?
Железнозубый боец высунул на броню мешок, довольно увесистый:
— Вот, товстарнант, трофеи собрали по случаю. Вы не думайте, не пошлое барахло с часами и тряпьем. Так сказать, чисто провизионное, резервный сухпай. Но ничего по этикетке не поймешь, вскрываем на пробу как в лотерее. Ежели есть минутка, переведите.
— Да легко.
Выставляли на броню банки, Евгений переводил, Митрич, слюнявя химический карандаш, надписывал поверх немецкого названия правильное русскоязычное.
…— Вот, оказывается, «Мясо с овощами», а мы вскрыли да выкинули — показалось, сплошная капуста.
— На дне мясо, нужно перемешивать, — пояснил Земляков. — Ну, или с другой стороны вскрывать, с мясной.
На дне мешка обнаружились помятые плитки шоколада — довольно специфического. Евгений объяснил насчет первитина[8] и его непростого действия. Танкисты многозначительно переглянулись:
— Придумают же, гады, а ты поди догадайся. Спасибо, товарищ старший лейтенант, будем знать.
— Это да, у немцев всё непросто, — Евгений заглянул в люк и неожиданно для себя попросил: — А залезть-то можно? Вот ни разу в «тридцатьчетверке» не сидел.
— Еще спрашиваете? Милости просим! — обрадовался командир машины.
Краткая экскурсия оказалась интересной — товарищ переводчик и на месте мехвода посидел, примерился к рычагам, и в прицел танковый глянул, маховики наводки тронул, осмотрел боеукладку. Командир пояснял что к чему, снаружи подсказывали остальные члены экипажа. Перемещаясь по боевому отделению, товарищ Земляков невольно подумал, что воевать толмачом все же легче. Танк — пространство очень скованного маневра, в любом бронетранспортере и то полегче устроиться. А тут… то полы шинели цепляются, то башкой норовишь стукнуться, да еще очки бдительно беречь приходится.
Протиснулся на свободу через верхний люк, сел на высоте. Танкисты, улыбаясь, спрашивали о впечатлениях:
— Уважаю вашу специальность, — честно сказал Евгений. — Тесно, аж жуть. На броне мне приходилось ездить, и под танком лежать — это всё лучше, чем внутри.
Хотел сказать, что хуже тесноты танка только падение в сбитом самолете, но это бы выглядело чистым хвастовством.
— Дело привычки, — улыбнулся командир машины. — А вы под танком где лежали?
Земляков рассказал про памятное пережидание обстрела под танковым брюхом у Севастополя. Когда опасался не понятно чего больше: близкого разрыва или того, что тяжелый КВ вдруг двинется и сослепу раздавит как букашку.
— Да, знакомые опасения, — вздохнул командир машины. — Один-то ты был?
— Не поверите. С красивой девушкой. Но там девичьи нервы — что броня у трех «тигров», если разом. Инструктор. Учила меня войну воевать.
— Рукоприкладством? — ужаснулся ехидный Митрич.
Земляков прищурился на бойца:
— Шутку понимаю. Но та товарищ сержант — из разведки. Если встретишь, поймешь, о чем речь.
— Намек понял. Сдуру ляпнул, — мирно признал Митрич. — Спасибо вам, товстарлнт, за консерву. От самой души и желудка спасибо.
— Товарищ Земляков, ты уже заряжающим пристроился? — окликнули издали. — Слезай, нам ехать пора.
Евгений наскоро пожал руку командиру танка, махнул остальным танкистам, слетел с брони. Полковник Запруженко смотрел с большим интересом. И действительно — как мальчишка умный товарищ переводчик по танку лазил.
* * *
— Очкастый и штабной, а ничего так. Свойский, — сказал мехвод Тищенко.
— Интересуется человек, развивает кругозор, — согласился Олег. — И это правильно. А что очки… разве он виноват? Вон у Митрича зубы, у тебя живот, у меня так вообще…. Зрение и болезни люди себе не выбирают.
Митрич хмыкнул.
— Что ты придираешься? — возмутился командир. — Человек пришел, поинтересовался, помог с надписями, хотя дело ерундовое, даже стыдно спрашивать. Толковый парень. А что не на передовой воюет, так у него и зрение, и образование. В тылах тоже нужны толковые люди.
— Вот ничуть не возражаю, приличный старлей, — признал Митрич. — Я про другое — просто гадаю, с кем он меня спутал. Любопытно же.
— Да, странно смотрел, — согласился Олег. — Ну, мало ли. Только что ж тут хмыкать?