Насчет трех стволов Митрич не уловил, не по специальности такие тонкие нюансы на слух уяснять.
Начальство вырабатывало план, саперы вели огонь по дому, имелось в запасе уже два «ручника» и бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом. Этот броневик немедля развернулся и перегородил улицу, остальные саперы занялись делом. Предполагался одновременный штурм с двух сторон и проникновение через чердак — уже проверили, перебраться с соседнего дома вполне можно, плотная застройка позволяет. Митрич слушал, благо не гнали, приятно удивлялся — умеют саперы-черти, у них вариантов сразу на десять таких домов запасено.
Оказалось, имеется и еще один вариант. Лязг и грохот донесся из переулка, отсюда — с КП штурмового отряда, уже перенесенного в дом на противоположной стороне улицы — было видно, как приближается «тридцатьчетверка». Товарищ Иванов не особо удивился родному номеру на башне — понятно, один из двух самых ближайших танков, и взводный, конечно, сам пошел.
Рацию уже развернули, работала, слушать переговоры снаружи было немного странно.
…— Осторожненько, гранату могут свободно зашвырнуть, — предупреждал в микрофон майор Васюк.
Из «двойки» пробубнили насчет того, что гранату переживут, главное, чтобы «фауста» не было — искаженный голос Олежки, в смысле, старшего лейтенанта Терскова, узнать было сложно. Вот же война хитрая штука — с какой стороны ее не посмотри-послушай — всегда очень разная.
— Внимание! — зычно заорал майор в мятый рупор. — Работает группа «Линда»! Брать гадов только живыми, стрельба только в крайнем случае и только по конечностям! «Соседей» попрошу не соваться, поскольку…!
Заглушая конец ценного командного указания, взревел двигатель «тридцатьчетверки».
Присутствующие наблюдали, к окнам и дверям не приближаясь — соваться под диверсантский пулемет желания не было.
«Двойка», развернув башню орудием назад, двинулся на таран. Сначала танк пнул стену осторожно, разумно примеряясь. Беззвучно затрепетали битые стекла. «Тридцатьчетверка» отодвинулась, боднула основательнее — красный кирпич прогнулся и рухнул внутрь, в комнатах что-то гулко рухнуло. Вот же шкафы у пруссаков — по звуку цельно-блиндажного размера…
Со второго этажа застрочил пулемет, оттуда изловчились и кинули вдоль стены гранату — стукнув рукоятью по решетке на башне танка, отскочила на мостовую, лопнула, осыпав броню мелкими осколками. Танк злобно взревел и от души бахнул лбом в стену, расширяя дырищу. С крыши дождем посыпалась черепица…
Диверсанты не выдержали и тиканули из начавшего рушиться дома — прочь от танка, через уличную дверь, прямо к штурмовым саперам и терпеливому майору Васюку. Но вышло это как-то странно…
Первой из дверей выскочила вообще не диверсант, а вполне гражданская, до смерти перепуганная немка. Подобрав юбку — мелькали верхушки белых бедер, ноги обтянуты шерстяными чулками — рванула через перекресток. Видимо, визжала от ужаса, но все заглушал рык «двойки» и грохот обвала стены. За немкой выскочил тоже гражданский, довольно упитанный фриц — но этот повел себя вовсе нехорошо — побежал прочь от переулка вдоль улицы, навскидку шпаря из пистолета по окнам на противоположной стороне. Хотя не особо попадал, но патронов не жалел…
Третьим метнулся знакомый «Жаркий» диверсант — телогрейку, гад, окончательно бросил, пригнулся — быстрый и стремительный как кошка, в каждой руке по пистолету, за ремнем пара «колотушек». Понятно, рассчитывал немцем прикрыться — толстого в авангарде перед собой пустил…
Замыкающим из дома вывалился пулеметчик — оружие наперевес, красноармейские шаровары на бедре перетянуты белой наволочкой или полотенцем, кровью пропитались. Подстрелили гада, едва стоит, но как врезал длинной очередью…
Дальше все пошло одновременно…
За переулком бронированные саперы ловили немку, та визжала, уворачиваясь от раскинутых рук, металась и злобно отбрыкивалась пухлыми ногами…
Толстяка прижали автоматными очередями поверх головы — немец упал на колени, выронил пистолет. Тут на него прямо с забора сиганул ловкий сапер, крепко оглушил пузом в кирасе, да и остальным весом…
Стремительного диверсанта придавили задом бронетранспортера. Ну, не то чтоб всмятку задавили, просто беглец хотел проскочить за кормой броневика, а тот подловил и вовремя сдал назад. Диверсанта отбросило через узкий тротуар, стукнулся о стену, на ногах устоял, но тут сразу и с брони, и из-за бронетранспортера рванулись крепкие бойцы, живо заломили руки, ловко направляя стволы пистолетов вверх. Стукнула пуля в стену, дальше пошел мат и хрипы, из натруженных саперных рук поди-ка вырвись…
…А раненый диверс-пулеметчик все опустошал барабанный магазин, круша окна дома напротив. Видимо, догадался враг, что командный пункт здесь расположен, пытался ослепить и отвлечь. Ну и ответной пули ждал, такой зверина сдаваться не собирался, в полный рост и стоял…
Собственно, и дождался. Митрич держал у плеча ППШ, и как только пауза в пулеметном треске появилась, приподнялся над подоконником и щелкнул одиночным. Диверсант стоял на месте, промахнуться даже из неудобного автомата сложно — пуля ударила чуть выше локтя. Диверс качнулся, уронил увесистый пулемет, но тут же почему-то и сам рухнул — не-раненая нога подломилась. Ага, теперь и она раненая — кто-то подстраховался. С избытком подстрелили, такое случается. Лежит гад, корчится…
На Митрича смотрели товарищи офицеры. Красноармеец Иванов был к критическим крикам и взысканиям довольно равнодушен, но здесь-то что им не так? Даже несколько обидно.
— Что? Сказали же — «по конечностям».
— Это верно. Но его же наш снайпер стукнул, — сказал саперный лейтенант.
— Так вы бы предупредили. Я снайпера не видал, думал, самому надо.
— Ладно, жив скотина, помощь окажут, а там и разговорят. Просто ты как автомат вскинул — думаем, «всё, распотрошит „языка“ напрочь». Кто ж из ППШ одиночными стреляет?
— Я стреляю, — признался Митрич. — Я вообще-то к винтовке привычный.
Майор хохотнул:
— Ладно, раз привычный, тогда все нормально. Вообще всех взяли, а это даже перевыполнение плана. Пошли, глянем.
Зрителей собралось много — все же не каждый день диверсантов захватывают. Упорному пулеметчику уже оказывали первую помощь — худощавая фельдшерица злобно кричала, чтобы расступились, свет дали. Работала она быстро, бинт так и мелькал, ложился ровными витками, на простреленную ногу красивые шины словно сами собой наложились, сердитая медработница из нового санвзвода только изредка очки предплечьем подправляла — в тонкой оправе, видимо, столичные и модные, на кончик носа постоянно норовили съехать.
Фельдшер мгновенно закончила, диверсанта переложили на носилки, он коротко застонал, поволокли к новенькой машине с красным медицинским крестом.
— Полагаю, и этот жить будет, — заключил довольный майор Васюк.
— В следующий раз, если вам нужно, чтобы непременно живым остался, так пусть меньше дырявят человека, — довольно сварливо намекнула фельдшерша.
Кто-то среди солдат хмыкнул.
— Обстоятельства захвата были сложные. И это, товарищ Варлам, не совсем человек, а матерый диверсант-предатель, — спокойно сказал майор Васюк.
— С чисто медицинской стороны никакой разницы не вижу, — отрезала военфельдшер с характерной фамилией.
Понятно, упрямая, образованная, а на фронте недавно. На внешность ничего себе так, только сползающие очки и поджатые губы впечатление портят.
— А с чисто медицинской стороны с женской истерикой вы ничего сделать не сможете? — уточнил Васюк.
У военфельдшера очки чуть на лоб не взлетели.
— Товарищ Варлам, да я не про вас, а вон про фрау-сообщницу, — поспешно поправился майор.
— Ах, это… — фельдшерица раздвинула солдат, направляясь к месту визга и ора.
Диверсантская немка прижалась спиной к стене и никого к себе не подпускала, грозя выставленными на скрюченных пальцах ногтями, оскаленными зубами и невыносимо истошным визгом. Конечно, сбить ее с ног прикладами да заломить руки никакого труда штурмовым саперам не составляло, но ведь баба же, что ей кости ломать? Но визг был истинно нестерпимым, даже несгибаемый майор Васюк болезненно морщился.