Страшный удар! Мрак и темнота!
Два неполных десятка рыцарей, грудью вставших перед двумя сотнями Ключовских купцов с курсантами на деле подтвердили то, что рыцари действительно чего-то стоят. Остановив две сотни ключовских новичков, они дали княжне и амазонкам время запалить все вытащенные на берег суда, и на оставшихся на воде немногих кораблях отойти от берега.
А немногочисленные брошенных на берегу экипажи рыцарских лодий все полегли, в безнадёжной попытке задержать корнеевских пешцев хоть на какое-то время.
И пока подошли пешцы, пока жалкие остатки от двух конных сотен купцов и курсантов сумели окончательно разобраться с двумя десятками бившихся на смерть рыцарей, все оставленные на берегу корабли уже жарко пылали, уничтожая всё, что могло бы быть воинской добычей. Ничего не досталось ключовской рати на лодьях, кроме сгоревших дочиста головешек. Хорошее было на рыцарских судах дерево — сухое, выдержанное.
Но оставался ещё лагерь, полный богатого рыцарского имущества.
И вдалеке, чуть ли не на самой середине реки, медленно покачивались на волнах несколько десятков оставшихся лодий амазонок и княжны. Всё, что осталось от бывшего ещё этим хмурым, туманным утром столь грозным речного флота Подгорного княжества.
Это был невиданно чудовищный, страшный разгром.
Следующие несколько дней подошедшие ближе к берегу жалкие остатки эскадры княжны и амазонок, медленно покачиваясь на нагоняемой с речного простора невысокой речной волне никуда не двигались.
Столпившиеся на одном борту лодий, обращённого к берегу, толпы амазонок, вперемешку с редкими оставшимися в живых рыцарями, молча наблюдали за тем, что там происходило.
Небольшие группы курсантов неспешно ходили по низкому, открытому берегу Лонгары и вкапывали вдоль линии берега двойной ряд заострённых кольев с насаженными на них рыцарями, старательно утрамбовывая землю у основания.
Большинство казнимых к этому времени были уже мертвы. Но те, кто всё это время молча стоял у борта и наблюдал за происходящим на берегу, этого не знали. Им казалось, что раненых рыцарей, одного за другим с помощь лошадей медленно насаживают на кол, а потом, всё так же медленно, неторопясь поднимают тела вертикально вверх, оставляя их медленно опускаться по намазанному маслом колу, подвергая мучительной казни.
— Ну что, нравится? — мрачно спросила Тара княжну, кивая на корчащихся на берегу рыцарей. — Говорили тебе, дура, чтобы не зверствовала в округе. Так ты не послушала. Теперь получай подарочек.
— Две тысячи кольев, — покачала она головой. — Заранее заготовленных и маслом намазанных. А о том, что военное счастье переменчиво, ты дура не подумала? — брезгливо посмотрела она на мрачную княжну.
— Если завтра, рядом с твоими рыцарями сядут на кол мои девочки, то я сама сдеру с тебя шкуру. Живьём! А потом то что от тебя останется своими руками на кол посажу, — медленно и внешне совершенно спокойно, даже как-то равнодушно, проговорила Тара, глядя на княжну мёртвым, немигающим взглядом. — А пока посидишь под охраной, в гнилом трюме, — кивнула она лучницам, окружившим свиту княжны с натянутыми луками. — Подождёшь.
Разоружив княжну и всю её свиту, их загнали в трюм корабля и, приставив усиленную охрану, отвели корабли подальше от берега, опасаясь какой-нибудь неожиданной выходки со стороны Ключовских курсантов.
Наученные горьким опытом, теперь они уже намного более серьёзно относились к своим левобережным соседям.
Всю неделю, пока курсанты хоронили павших, делили трофеи и отдыхали, боевые лодьи амазонок стояли неподвижно, замерев возле берега. Ждали. Тихо покачиваясь на невысокой речной волне, они каждую минуту были готовы выбросить всех, кто ещё остался у них, в отчаянную, смертельную, безнадёжную для них битву, чтобы только не допустить повторения для пленных амазонок того, что на их глазах было сделано с рыцарями.
Всю эту неделю княжна со своей свитой просидела в вонючем трюме лодьи, по колено в грязной, тухлой воде, питаясь только гнилыми сухарями, сбрасываемыми им сквозь решётку люка прямо в гнилую воду, и получая только два раза в день на всех маленькую бадейку мутной речной воды.
Ни о какой санитарии не было и речи. Всё, что они съедали и выпивали, тут же и плавало рядом с ними, источая вокруг удушающие миазмы испражнений.
Наверное, именно там, в том вонючем человеческими экскриментами трюме, окончательно и выкристаллизовался железный характер княжны. Окончательно сформировалась её ненависть к Сидору, к его друзьям и ко всему Левобережью. Личная ненависть. Искренняя, чистая и безпощадная. Именно там она окончательно поняла, что игры в догонялки и шутки кончились, и теперь осталось только одно. Или она, или они. Те самые четверо весёлых путешественников, что встретились ей как-то в том, недоброй памяти, трактире.
И где-то там, в дальнем укромном уголке своей ненависти, она выделила особое место для пленившей и державшей её в грязном трюме Тары.
А потом на берег, прямо к кромке воды вышел какой-то человек и долго махал большим белым флагом, вызывая амазонок на переговоры.
И только после этой встречи амазонкам стало окончательно ясны масштабы постигшего их разгрома.
Из четырёх с половиной тысяч амазонок, принявших участие в битве, в живых сейчас осталось чуть более двух тысяч. Остальные полегли на том поле. И среди этих не было ни одной не раненой. И сейчас ключовская рать предлагала Таре заключить перемирие, по которому они бы взялись вылечить, а по возможности и спасти всех оставшихся в живых и раненых амазонок до момента их выкупа. А в ответ на это, оставшиеся амазонки не трогали бы их табуны, пока они не доберутся до своего города. Ничего больше.
Скрепя зубами от бешенства, Тара была вынуждена согласиться. И с того дня, просто чудовищно огромный табун лошадей, словно раздувшийся после битвы на несколько тысяч трофейных коней, медленно двигался по широким заливным лугам Левобережья Лонгары, постепенно и неуклонно смещаясь в сторону далёкого Старого Ключа.
И лишь отдельные, редкие стычки со случайными, неподчиняющимися Таре отрядами амазонок, разбойничавших на этом берегу, изредка нарушали это неспешное, но уже неостановимое движение.
И их безмятежному движению ничто больше не грозило, поскольку после столь чудовищного разгрома, на этом берегу у амазонок не осталось никаких значительных сил, чтоб им противостоять. А те, что оказались случайно в пределах досягаемости конной рати Старого Ключа, поспешно уступали дорогу, чтобы даже случайно не столкнуться с курсантами где-нибудь здесь, на берегу.
Для защиты со стороны реки, параллельно основному руслу постоянно двигались несколько конных отрядов периодически сменяемых курсантов, ограждая табуны от возможного посягательства амазонок. А впереди и по бокам постоянно рыскали небольшие охранные отряды неловко сидящих на лошадях конников, на ходу осваивающих азы вольтижировки.
После мучительной казни рыцарского дворянства и пленения огромного числа раненых амазонок, последние уже вели себя на левом берегу очень аккуратно и осторожно, опасаясь хоть чем-то прогневить движущуюся по берегу армию. Опасаясь за судьбы своих товарок, попавших в плен, они уже не так вольготно хозяйничали на этом берегу и старались даже случайно никого из местных не задирать.
До всех амазонок, находившихся в рейдах, или собиравшихся на этот берег в набег, было лично Тарой доведено, что любая попытка учинить безобразия в левобережных поселениях повлечёт за собой жестокую месть со стороны Речной Стражи. Особо подчёркивалось и персональное обещание её начальника, Тары, озабоченной сохранением жизней пленённых амазонок из своего корпуса, её обещание лично снять шкуру с любой, кто только сунется туда.
— Две тысячи! — Тара, в безсильной ярости металась по тесной каюте капитанской лодьи. — Две тысячи пленных.
— Лучше бы их добили, — тяжело грохнула она кулаком по столу. — Ну погибли и погибли. Не первые и не последние. Ещё наберут. Ещё будут выпуски. Но эти то живы, — злобно ткнула она кулаком в перегородку. — Да ещё их и лечат, не жалея дорогущих лекарств.